Читать книгу - "Адриан Моул. Дикие годы - Сью Таунсенд"

Луиджи и Роберто сидели на кухне, курили и разговаривали по-итальянски. Казалось, увольнение их весьма мало волнует. Я, тем временем, в костюме Луиджи вынужден был лебезить перед клиентами, провожать их к столикам и делать вид, что меня интересуют их пристрастия. Дикар сидел возле стойки бара и орал подробности биографий каждого посетителя, когда они входили в зал. Когда появилась одна респектабельная на вид пара средних лет, он завопил:

— Ну черт меня дери, если это не мистер и миссис Веллингтон. У него на лысине паричок, а она выложила три штуки фунтов за эти свои дерзкие сиськи.

Вместо того, чтобы развернуться и немедленно выйти вон, или же заехать ему по пьяной харе, мистер и миссис Веллингтон разулыбались и позволили мне проводить их к столику номер шесть. Вероятно, гордятся своими искусственными аксессуарами. Как сказала бы моя недавно усопшая бабуля: «Нет ничего страннее людей, особенно — лондонцев».

Бедная бабушка. Так за всю свою жизнь ни разу в Лондон и не съездила.

Последние четыре дня не мог написать ни слова. Мысль о том, что мою рукопись будет читать Анджела Хакер, совершенно замораживала. Тем не менее, сегодня удалось совершить прорыв.

У него наступил писательский затор. Более пяти часов он смотрел на издевательски пустую страницу. Его издатель звонил ежечасно. Печатные машины ждали, но книгу он закончить не мог. Джейк выглянул в окно, надеясь обрести вдохновение. Силуэт Нью-Йорка уходил в бесконечность…

— Бесконечность! — вскричал Джейк возбужденно и начал работать над своим романом «Спарг из Кронка».

Спарг забрел далеко от Кронка и стоял теперь на высоком мысу, в изумлении разглядывая странную водянистую массу и синюю линию перед собой. Не зная этого (поскольку еще не существовало языка), Спарг любовался морем и далеким горизонтом. Спарг рыкнул и начал спускаться с мыса. Он дойдет до далекой голубой линии, думал он. Вот это цель всей жизни. Спарг думал так, поскольку плавания еще не изобрели…

Получил подтверждение из «Института Факсос», что мне забронировано место на писательских курсах. Я в ужасе.

Пятница, 27 марта

Луиджи восстановлен на работе, а я, слава богу, вернулся в безопасность кухни. Роберто разрешает мне смотреть, как он работает. Бо льшую часть жизни мне отказывалось в надлежащем пищевом образовании. У матери было нечему учиться, она прекратила готовить настоящую еду после того, как прочла «Женщину-евнуха». Хотя, по иронии судьбы, автор этого плодотворного для мысли тома, мисс Жермен Грир — сама известная повариха и гостеприимная хозяйка вечеринок.

Благодаря доброте Роберто я теперь умею готовить «пасту аль-денте», прототип бисквита и почти разгадал, как делать суп из жерушника. Теперь я пулей вскакиваю по утрам со своих спаренных банкеток — мне не терпится на работу.

Сегодня доставили авиабилеты.

Вечером в «Дикарях» появилась новая официантка. Ее зовут Жожо, она из Нигерии. Изучает живопись в Сент-Мартине. Она выше всех остальных в ресторане. В ее волосы вплетены сотни бусинок. При ходьбе она пощелкивает. Ее мать — какая-то шишка в нигерийской тракторной промышленности.

Суббота, 28 марта

Сегодня приготовил гору профитролей. Роберто сказал:

— Поздравлаю, Адриана! Шоколадна глазур — совершенства.

Жожо попробовала один профитроль и объявила его «прелестным». У Луиджи с собой случился «Полароид», поэтому он щелкнул меня, гору и Жожо. Я повесил снимок дома на стенку. Я выгляжу довольно симпатичным.

Воскресенье, 29 марта

В полдень я еще лежал в постели, когда в дверь постучали. Ко мне никто никогда не приходит, поэтому я немного встревожился. Приложил ухо к двери, но услышал только странное пощелкивание. В конечном итоге дверь я открыл, но цепочку не снял. В щель я с восторгом узрел Жожо.

Она улыбнулась мне и сказала, что собирается в Галерею Тэйт[58]:

— Хочешь сходить?

Я скинул цепочку и пригласил ее зайти. Жожо прошлась по комнате и заметила, как в ней прибрано. Потом остановилась у стола, где в прозрачной папке лежала моя рукопись, и сказала:

— Так это, значит, твоя книга? — Она почтительно до нее дотронулась. — Мне бы хотелось однажды ее прочесть.

— Когда закончу, — ответил я.

Я приготовил ей чашечку «Нескафе», извинился и ушел в ванную умыться и одеться.

В ванной я рассмотрел себя в зеркале над раковиной. Что-то произошло с моим лицом. Я больше не похож на Джона Мэйджора.

Жожо нравится гулять, поэтому мы отправились в Тэйт пешком. Я был горд тем, что меня видят с такой потрясающей женщиной. Я спросил ее о Нигерии, и она заговорила о своей стране с явной любовью. Жожо по национальности — йоруба и родом из Абеокуты.

Она тоже спросила меня о моей семье, и я рассказал о паутине наших отношений, разводов и примирений.

Жожо рассмеялась:

— Для того, чтобы разобраться в наших семейных отношениях, понадобится крайне мощный компьютер.

Я никогда не был в Галерее Тэйт, но Жожо знала ее хорошо. Она провела меня по залам и показала несколько своих любимых картин — на всех изображались люди, как я заметил. Мы посмотрели работы Полы Рего, Ванессы Белл и Матисса, а также скульптуру Гиши Кёниг[59]под названием «Операторы машин», а потом она сказала, что нам лучше уйти, пока не надоело и пока ноги не заболели.

Спускаясь по ступенькам, Жожо спросила, не хочу ли я выпить чаю у нее дома в Баттерси.

Я ответил:

— Очень хочу.

Мы перешли через дорогу к автобусной остановке, но я вдруг остановил черный кэб, и мы доехали до ее квартиры с шиком.

Жожо живет на верхнем этаже многоквартирного особняка. В каждой комнате — масса ее картин. По большей части — автопортреты в обнаженно виде, на которых она изображает себя разными красками, включая зеленую, розовую, лиловую, синюю и желтую.

Я спросил, что она — так утверждает цвет своей кожи?

— Не-а, — рассмеялась Жожо. — Просто скучно писать одними черными и коричневыми.

Мы ели ячменные лепешки, запивали их чаем «Эрл Грей» — и без конца болтали: о «Дикарях»; о нигерийской политике; о кошках; об одном из ее преподавателей живописи, который сходит с ума; о Сесиле Паркинсоне; о ценах на кисти; о Вивальди; о наших знаках по гороскопу: Жожо — Лев (но на пересечении со Скорпионом); о женской школе-интернате в Суррее, где Жожо жила с одиннадцати лет, пока ее не исключили в шестнадцать за то, что забралась на крышу часовни в знак протеста против паршивой кормежки.