Читать книгу - "Сливовый пирог - Пэлем Грэнвил Вудхауз"

– Без сомнения, сэр.

– Члены обществ «Куорн» и «Пайчли» не выбирают выражений.

– Как правило, нет, сэр, насколько мне известно.

– Но все равно ее усилия не… Как это говорится, Дживс?

– Не увенчались успехом, сэр?

– Или не завершились триумфом?

– Можно и так, сэр.

– Я остался неумолим. Не поддался никаким уговорам. Я вообще иду навстречу, когда меня просят, Дживс. Попроси меня кто-нибудь сыграть Гамлета, и я приложу все старания. Однако вырядиться в белую бороду и накладное брюхо – это уж слишком. На это я пойти не могу. Она, как вы слышали, рычала и скрежетала зубами, но имела возможность убедиться, что все доводы бесполезны. Как гласит старая мудрая пословица, можно подвести коня к воде, но нельзя заставить его сыграть Санта-Клауса.

– Очень верно, сэр.

– Вы считаете, я был прав, что проявил твердость?

– Совершенно правы, сэр.

– Благодарю вас, Дживс.

Должен сказать, я считал, что это благородно с его стороны – вот так поддержать молодого господина. Я вам не говорил, но всего двое суток назад я был вынужден воспрепятствовать его желаниям с такой же неумолимостью, какую теперь выказал родной тетке. Он хотел, чтобы после Рождества мы поехали во Флориду, и для этого внушал мне, как рады мне будут мои многочисленные американские друзья, которые как раз проводят зимний сезон на побережье, но я видел его уловки насквозь. За этими сладкими речами крылось одно: он любит ездить на рыбалку во Флориду и лелеет мечту как-нибудь однажды поймать на крючок рыбу тарпонга.

Я сочувствовал такой честолюбивой мечте и пошел бы ему навстречу – если бы мог. Но мне необходимо было находиться в Лондоне к началу первенства по игре в летучие стрелы у нас в клубе «Трутни», которое должно было состояться где-то в феврале, а я имел шансы выйти в нем победителем. Так что пришлось мне ему сказать, что Флорида исключается, а он только ответил: «Очень хорошо, сэр», – и вопрос был исчерпан. Я рассказываю это к тому, что он не затаил на меня ни злобы, ни обиды и вообще ничего такого, а ведь мог бы затаить, не являйся он человеком высокого полета, каковым он является.

– И однако же, Дживс, – вернулся я к теме огорченной тетки, – хотя мои решимость и твердость помогли мне выйти победителем из поединка воль, у меня все-таки сжимается сердце.

– Почему, сэр?

– От сострадания. Оно всегда точит душу, когда раздавишь кого-нибудь железной пятой. Начинаешь задумываться, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы подлечить раны и вернуть луч солнца в жизнь пострадавшего? Мне неприятно думать о том, как тетя Далия сегодня ночью, закусив угол подушки, будет едва сдерживать рыдания из-за того, что я не нашел возможности осуществить ее мечты и надежды. Думаю, надо протянуть ей что-нибудь вроде оливковой ветви или руки примирения.

– Это было бы весьма благородно с вашей стороны, сэр.

– В таком случае я не пожалею нескольких фунтов на цветы, поднесу ей. Вас не затруднит завтра утром выйти и купить, скажем, две дюжины роз на длинных стеблях?

– Нисколько, сэр. Само собой разумеется.

– Она их получит, и лицо ее посветлеет, как вы считаете?

– Несомненно, сэр. Я позабочусь об этой покупке сразу же после завтрака.

– Благодарю вас, Дживс.

Он ушел, а я остался сидеть с довольно хитрой улыбкой на губах, так как в разговоре я был с ним не до конца искренен, и меня смешила мысль, что он думает, будто я только того и добиваюсь, чтобы успокоить собственную совесть.

Только не думайте, все, что я говорил про желание сделать приятное престарелой родственнице, зашпаклевать трещину в наших отношениях и тому подобное, было истинной правдой. Но содержалось тут и еще кое-что. Было необходимо, чтобы она перестала на меня сердиться, так как я нуждался в ее сотрудничестве для осуществления одного замысла, или плана, зревшего в голове Вустера с той самой минуты после ужина, когда она спросила, почему я смотрю на нее, точно безмозглая рыба. Я задумал некую интригу, как привести дела сэра Р. Глоссопа к счастливому концу, и теперь, поразмыслив на досуге, находил, что все должно получиться без сучка и задоринки.

Я был еще в ванне, когда Дживс приволок цветы, и, обсушив свою фигуру, натянув облачение, позавтракав и выкурив сигарету для бодрости, я вышел с ними из дому.

Горячего приема я от своей единокровной старушенции не ждал, и слава Богу, потому что горячего приема она мне не оказала. Она встретила меня надменно и окинула таким взглядом, каким в свои охотничьи годы, наверно, оглядывала какого-нибудь всадника из кавалькады, вырвавшегося вперед собак.

– А, это ты, – промолвила она.

Тут, естественно, не могло быть двух мнений, и я подтвердил ее слова, вежливо пожелав ей доброго утра и жизнерадостно улыбнувшись, – может быть, не так уж и жизнерадостно, потому что вид у нее был устрашающий. Она была как раскаленная сковородка.

– Надеюсь, ты понимаешь, – сказала она, – что после твоего вчерашнего подлого поведения я с тобой не разговариваю.

– Вот как? – промямлил я.

– Именно так. Я поливаю тебя немым презрением. Что это ты держишь в руке?

– Длинные розы. Для вас.

Она хмыкнула:

– Подумаешь, длинные розы! Длинных роз мало, чтобы я изменила свое мнение о тебе как о жалком трусе и размазне и позоре благородного семейства. Твои предки сражались в Крестовых походах, их имя часто упоминалось в военных донесениях, а ты жмешься, как посоленная устрица, при мысли о том, чтобы выступить в роли Санта-Клауса перед милыми детками, которые и мухи не обидят. Этого довольно, чтобы родная тетя отвернула лицо к стене и махнула на все рукой. Но может быть, – добавила она, на минуту смягчившись, – ты явился сюда сообщить, что передумал?

– Боюсь, что нет, пожилая родственница.

– Тогда убирайся и по пути домой постарайся, если сумеешь, попасть под колеса автобуса. И хорошо бы мне присутствовать при этом и услышать, как ты лопнешь.

Было ясно, что нечего медлить, пора переходить к делу.

– Тетя Далия, – произнес я, – в ваших руках счастье и радость целой человеческой жизни.

– Если твоей, то и слышать ничего не желаю.

– Нет, не моей. Родди Глоссопа. Примите участие в плане, или заговоре, который у меня в голове, и Родди запрыгает от счастья по своей клинике, точно барашек весенним днем.

Тетя Далия вздохнула и посмотрела на меня с подозрением.

– Который час? – спросила она.

Я взглянул на часы:

– Без четверти одиннадцать. А что?

– Просто я подумала, что напиваться в такой час слишком рано, даже для тебя.

– Да я и не думал напиваться.

– Не знаю. Разговариваешь ты как пьяный. У тебя есть при себе кусок мела?