Читать книгу - "Замок Бландинг - Пэлем Грэнвил Вудхауз"

– Видения – это хорошо. В нашем деле, думается, нет человека, который бы так уважал видения, как я. Но всему свое место. А тут самое место появиться морской пехоте Соединенных Штатов Америки. Я прав?

Он сделал паузу и обвел глазами присутствующих, будто хозяйка на званом обеде своих гостей.

Дакалки дакнули. Головы кивателей закачались, как тополя на ветру.

– Само собой, – сказал мистер Шнелленхамер. – Мисс Поттер занесите в протокол.

И с ублаготворенным видом он впился в бутерброд.

Следует учесть, что глава кинокорпорации «Идеало-Зиззбаум» не принадлежал к тем людям, которые способны поглощать бутерброды отвлеченно и, так сказать, втихомолку. Он ел бутерброд откровенно, ничего не утаивая. Для всех глаз и для всех ушей он неопровержимо был человеком, едящим бутерброд. Причем с виртуозностью, со смаком, не оставлявшим места игре в прятки. Его бутерброд колыхался перед ним, будто знамя.

На Уилмота Муллинера это подействовало, как удар грома. Я упомянул, что до этой секунды он не знал, что среди присутствующих имеются бутерброды, и нежданное внезапное чавканье с похрустыванием пронзило его, словно нож.

Поэты с чувством описывали многие значимые, властные звуки… шелест ветра в ветвях, рев валов, разбивающихся о дикий скалистый берег, воркование горлиц на ветвях извечных вязов, а также трели соловья.

Но ничто, ничто не тронет душу так глубоко, как равномерное чавканье бутербродом с говядиной, если чавканью этому внимает человек, четыре дня просуществовавший на соке одного апельсина.

Что до Уилмота Муллинера, то указанное чавканье словно нажало на кнопку и высвободило крывшиеся в нем самые черные силы. В его глазах вспыхнул тигриный блеск, и он выпрямился на стуле, словно проглотив кочергу.

В следующее мгновение присутствующие с изумлением увидели, как он с искаженным лицом взметнулся в воздух.

– Прекратите!

Мистер Шнелленхамер вздрогнул. Челюсть у него отвисла, бутерброд шмякнулся об пол. Он перехватил взгляд мистера Левицки. И челюсть мистера Левицки тоже отвисла.

– Прекратите, кому говорю! – гремел Уилмот. – Немедленно прекратите пожирать бутерброды!

Он умолк, задохнувшись от возбуждения. Мистер Шнелленхамер воздвигся над столом, указуя грозным перстом. Мертвая тишина окутала комнату.

Но тут же эту тишину прорезал пронзительный, резкий, завывающий вопль сирены. И магнат окаменел, слова «вы уволены!» застыли у него на устах. Он знал, что означает этот вопль.

Одна из причин, по которым съемки кинофильмов занесены в список опасных профессий, заключается в том, что для съемок этих непременно требуется темпераментная кинозвезда женского пола. Такая звезда пользуется спросом у публики, а Спрос Публики – это закон. В результате в любой студии имеется по меньшей мере одна одаренная артистка, упоминание имени которой заставляет самых крепких духом трепетать наподобие осинок. В «Идеало-Зиззбаум» это положение занимала Гортензия Бэроуш, Императрица Бешеной Страсти.

Темперамент – обоюдоострая штука. Он обеспечивает прибыль, но, с другой стороны, чреват неистовыми взрывами его носительницы, подобными тем, какими славятся аборигены Малайского полуострова. Каждая картина с участием Гортензии Бэроуш приносила чистый доход в пять миллионов, однако во время съемок этих картин она при малейшей неуступке ее очередному капризу была склонна впадать в амок, не щадя ни возраста, ни пола.

А потому была выработана процедура, довольно схожая с предупреждением о воздушном налете в дни войны. При первом же признаке, что терпение мисс Бэроуш иссякает, включалась сирена, рекомендовавшая всем, кто находился в студии, немедленно проследовать в укрытие. Позднее горнист, протрубив «отбой!», оповещал находившихся в опасной зоне, что звезда расцеловала режиссера и вернулась на съемочную площадку.

Вот эта-то сирена и прервала описанную мной драматичную сцену. На протяжении двух-трех минут после того, как сирена отзвучала, могло помститься, что великолепная дисциплина, гордость «Идеало-Зиззбаум», восторжествовала в очередной раз. Несколько глаз закатились, там и сям раздалось приглушенное аханье, но никто не шелохнулся. Затем снаружи послышался топот бегущих ног, дверь распахнулась, и на пороге возник белый как мел помощник режиссера с располосованным до крови лицом.

– Спасайтесь! – закричал он.

Присутствующие тревожно зашевелились.

– Она движется сюда!

И вновь то же тревожное шевеление. Мистер Шнелленхамер резко постучал по столу:

– Джентльмены! Или вы боитесь безоружной женщины?

Помощник режиссера кашлянул.

– Не совсем безоружной, – поправил он. – У нее меч.

– Меч?

– Она заимствовала его у римского легионера из массовки в «Привет тебе, Цезарь!». Он как будто ей для чего-то понадобился. Прощайте все! – докончил помощник режиссера.

Вспыхнула паника. Первым в бегство обратился юный киватель. В его оправдание следует упомянуть, что в тот раз, когда мисс Бэроуш расстроилась из-за «Пылающих сердец», ему в мякоть ноги вонзилась шляпная булавка. Пренебрегши всеми правилами этикета о порядке старшинства, он безмолвно улетучился в окно. За ним последовали остальные присутствующие, и во мгновение ока комната опустела, если не считать Уилмота, погруженного в задумчивость со скрещенными на груди руками, Мейбл Поттер, скорчившуюся на канцелярском шкафу, и лично мистера Шнелленхамера, которому дородство воспрепятствовало воспользоваться окном, а потому он заполз в оказавшийся поблизости стенной шкаф и тихонько притворил за собой дверцу.

Только что разыгравшаяся сцена практически ускользнула от внимания Уилмота Муллинера. Он был всецело поглощен голодом, который грыз его внутренности, и тем странным отвращением к роду людскому, которое все больше овладевало им последнее время. Он неподвижно стоял там, где стоял, будто в каком-то мистическом трансе.

Вывело его из указанного транса появление женщины с гримом на лице и римским мечом в руке.

– А-а-а-а-а-а! – прокричала она.

Уилмот не проявил к ней ни малейшего интереса. Он только слегка поднял брови, раздвинул губы в зверином оскале и вернулся к своим медитациям.

Гортензия Бэроуш не привыкла к подобному отношению. На мгновение она заколебалась, затем подняла меч и мощным ударом разрубила красивую чернильницу, которую преподнесли мистеру Шнелленхамеру немногочисленные поклонники и доброжелатели по случаю основания «Идеало-Зиззбаум».

– А-а-а-а-а-а! – закричала она снова.

Уилмот устал от дурацких выходок. Подобно всем Муллинерам, он до самого последнего времени относился к Женщине с благоговейным почитанием и неизменной учтивостью. Но после четырех дней поглощения апельсинового сока? Да будь он проклят, если потерпит, чтобы всякие бабенки бесчинствовали в его присутствии. Значительная часть чернил впиталась в его брюки, и, побелев от ярости, он встал перед Гортензией Бэроуш.