Читать книгу - "Лиса в курятнике - Эфраим Кишон"

Многие интересовались, каким образом смог простой сапожник приобрести такого железного осла, но все это были лишь слухи, которые всегда распускают вокруг каждого человека, задействованного на службе обществу.

Шкафчик для папок и два стола сапожник тоже привез из города и поставил на песок, меж четырех одиноких столбов здания конторы. Вокруг было расставлено остальное дорогостоящее оборудование. Народ толпился вокруг выставки целыми днями, с удивлением бродя меж экспонатами и рассматривая странные кресла, поднимающиеся и опускающиеся на оси вращения. Особенно их удивляла резиновая подушечка, которую нужно надувать ртом, чтобы на ней сидеть. На столе и в ящиках в поразительном порядке были разложены госпожой Хасидов большие папки, карандаши, пишущие с одной стороны синим, а с другой — красным, письменный прибор с прозрачной ручкой, линейка, резинка (!), плетеная корзинка для мусора, нож без лезвия, флакончик с клеем — белый, красивый, кусочки красной губки в мисочке (?), маленькие весы для взвешивания писем (?), чудесная машинка, умеющая делать дырочки в бумаге, и наконец, печать с подушечкой, и заточка для карандашей, и коробка позолоченных кнопок, и счеты с нанизанными камешками, и настольный колокольчик, чтобы звонить, и еще…

Члены Временного совета с огромным удовлетворением разглядывали все эти достижения современной конторской техники и даже иногда инстинктивно усаживались за письменный стол, пытаясь придать лицу интеллигентное выражение. Единственная мысль, омрачавшая их, была: а что же делать со всеми этими сверкающими штуками? Этот вопрос был поставлен на рассмотрение в рамках инструктажа, данного инженером.

— Самое главное сейчас, господа, — велел государственный деятель, — как можно скорее составить списки жителей деревни, дабы избежать всяческих недоразумений.

В этой связи возникла идея назначить специального чиновника для управления делами канцелярии. Это показалось общему собранию совета реальным, ибо ставка нового чиновника не превысила бы, по мнению большинства, двадцати четырех лир, и если разделить эту сумму, скажем, на двенадцать налогоплательщиков в виде одноразового взноса, то этот груз общественность почти не почувствует.

Более сложным оказался вопрос: а кому именно передаст собрание право выбора кандидатуры на новую должность среди членов их семей? Сам Дольникер хотел тогда предоставить небольшое утешение тому, кто «перенес физические травмы лишь из-за того, что не шел на компромиссы в вопросе сохранения ценностей иудаизма», а посему предложил передать вопрос ставки в исключительное ведение Яакова Сфаради…

Итак, по окончании важного заседания резник мелкими осторожными шагами вернулся к себе и проинформировал заинтересованных лиц о том, что для ведения секретарских дел совета требуется правоверный еврей, налагающий молитвенные ремешки — филактерии и разбирающийся в проблемах кашрута, желателен опыт в области канторского пения. Звезда резника в те дни закатилась, и тем не менее нашлись целых восемь крестьян, претендующих на привлекательную ставку. Каждый из них носил головной убор, как положено по еврейским законам, и положенные по тому же закону нити свисали с намеренной небрежностью из-под их рубашек. В этот период в деревне значительно увеличилось число болтающихся без дела, в то время как на заброшенных полях пропадал урожай тмина…

Когда Дольникер узнал о катастрофическом положении с урожаем, он тут же созвал Временный совет на экстренное заседание. Вообще-то это было излишне, ибо в последние дни Временный совет и без того собирался ежедневно — в новом коровнике Хасидова. Иногда не присутствовал лишь сапожник вследствие велосипеда, который было тяжело тащить.

— Господа! — открыл Дольникер дебаты. — Я вынужден выступить с тяжкими обвинениями в отношении отставания сельхозсектора! Член совета Хасидов, каковы результаты уборки урожая этого года?

— Очень плохие, господин инженер, — ответил цирюльник без всяких признаков волнения, — мы сдали «Тнуве», может, десятую часть обычного урожая.

— Превосходно! — взорвался Дольникер. — Господин Хасидов, староста деревни Эйн Камоним, информировал меня с радостью и удовлетворением, что он умудрился снизить уровень урожайности по деревне в первые же месяцы его правления! Замечательно! Вам удалось превратить жителей деревни в бездельников! Они уже и не берутся за мотыги, предпочитая болтаться без дела и заниматься пустопорожней болтовней, как базарные торговки. Да, господа, наш долг в теории и на практике обязывает нас несколько укоротить языки и отдать себе отчет в том, что вы стали в моих глазах заклятыми болтунами, которым болтовня заменила мотыги для работы…

— Секундочку, инженер, — перебил его цирюльник, — вы должны нас простить, но мы спешим. Да, это верно, что урожай очень плохой, но, с другой стороны, из-за этого рыночная цена тмина в стране поднялась настолько, что мы получаем от «Тнувы» за десятую часть урожая в пять раз больше, чем обычно за весь урожай, ибо пятая часть того, что нам до сих пор заплатили по самый большой урожай…

Слова застряли в горле политического деятеля:

— Нужно говорить не «по», а «за», — пробормотал он, — в соответствии с решением языковой комиссии следует говорить «за». Но деньги — это еще не все, товарищи, речь идет о принципе…

— Извините, инженер, но нам трудно понять, почему плохо зарабатывать больше при меньшей работе?..

Дольникер начал краснеть, на его лбу снова опасно набухли вены. С ним никогда раньше не решались говорить таким наглым тоном! С некоторого времени политик стал питать тайную ненависть к цирюльнику — этому маленькому человечку, лишенному каких-либо способностей. Он ничем не отличается, по сути, от других крестьян деревни, но почему-то вообразил себе, что ему на роду написано ими управлять. Дольникер с удивлением отметил, что цирюльник мертвой хваткой цепляется за свое звание и телегу, будто бы вся деревня ноги протянет, если он, не дай Бог, уйдет в отставку. И действительно, со времени назначения «секретаря правления деревни» Хасидов завел странные привычки. Прежде всего, он потребовал от нового служащего ходить за ним по пятам, как собачка, и выслушивать каждое слово из его, старосты, уст. Мало того — народ частенько замечал, что оруженосец бежит за телегой, записывая указания, согласно новому порядку, установленному старостой: «Все в письменном виде». В своем стремлении использовать как можно больше бумаги и совершенное конторское оборудование староста практически прекратил устные контакты с населением. Так, если кто-то спрашивал, к примеру, когда придет машина «Тнувы», староста важно отвечал:

— Ответ получите в письменном виде.

Секретарь тут же записывал имя посетителя и через два дня посылал через курьера управления старосты, то есть одного из «трехдверных», клочок бумаги со следующим текстом: «В среду». На этом послании стояла подпись секретаря, он же ставил печать, а затем в личной карточке посетителя отмечалось, что он получил письменный ответ.

— И этого ненормального бюрократа я посадил в кресло старосты! — говорил себе Дольникер по окончании внеочередного заседания и уже собирался объявить Хасидову непримиримую войну, но тут один из «трехдверных» — дежурный — зашел в зал и передал цирюльнику записку.