Читать книгу - "Изюм из булки - Виктор Шендерович"

В славное перестроечное время советскому народу открылось много удивительных вещей. Среди прочего, например, выяснилось, что в Израиле, помимо одноименной военщины, имеется разнообразная жизнь. А в советские времена на этот счет было твердое указание, чтобы ничего, кроме военщины, там не было.

Отчетливо помню баскетбольный матч ЦСКА—«Маккаби», и лингвистические трудности, с отчаянием и героизмом преодолеваемые комментатором Ниной Ереминой. Вместо простого русского слова «Рабинович» она говорила «десятый номер команды соперников». Словосочетания «израильские баскетболисты» избегала, как евреи — имени Бога.

Говорила: «сегодняшние соперники армейцев».

Несчастная Нина Еремина мучилась не по доброй воле, и установку партии и правительства следует признать правильной: услышав про израильских баскетболистов, советские граждане, пойдя по логической цепочке, могли дойти до опасной мысли, что в Израиле, помимо баскетболистов, есть скрипачи, ученые, женщины, дети, поликлиники…

Что там, короче, живут люди!

Это было совершенно недопустимо.

А в девяносто втором временно демократическая Россия установила с Израилем отношения и даже, с некоторой опаской, начала дружить. И очень скоро в Тель-Авив полетела делегация российских журналистов.

Вместе с коллегами в логово вчерашнего врага отправился журналист «Красной звезды». Вечером, ничего не подозревая, он спустился в бар отеля, надев как приличный человек пиджак с галстуком.

Майора не предупредили, что пиджак с галстуком в этой южной легкомысленной стране носят только миллионеры — или люди, которые хотят, чтобы их за миллионеров принимали.

Незнание «дресс-кода» дорого обошлось российскому офицеру. Со всего Тель-Авива в бар отеля немедленно сбежались проститутки и плотно обсели майора по периметру. Чтобы вы могли представить ужас военнослужащего конкретнее, я обязан проинформировать вас о том, что проститутский контингент в Израиле в ту пору составляли преимущественно марроканки (Украина подтянулась чуть позже, не оставив Африке никаких шансов).

Майор сидел в баре, заброшенный в тыл врага, отрезанный от своих и обнаруженный противником. Он понимал, чего от него хотят, но не понимал, почему этого хотят именно от него (по соседству, в благословенном одиночестве, сидел другой журналист, эту страшную историю мне и рассказавший).

Женщины, ища ключи к сердцу и кошельку майора-миллионера, начали заговаривать с ним на всех известных им языках. Майор отбивался, выкрикивая «найн» и «нихт ферштейн».

— Итальяно? Спэниш? Тюркиш? «Найн», и вся любовь!

И тогда отчаявшаяся профессионалка спросила напрямую:

— Where are you from?

— Раша, — не без мстительности ответил майор. Он понимал, что этого языка эти женщины знать не могут.

— О! Раша! — воскликнула немолодая марокканка и начала рыться в сумке. И достала оттуда большую запистайную тетрадь и, радостно приговаривая «раша, раша», стала ее мусолить, что-то ища.

И нашла. И, водя пальцем по транскрипции, прочла:

— Ми-лый, мы пое-дем с то-бой в Во-ро-неж!

Как попала на средиземноморский берег эта фраза и отправился ли майор с марокканкой в сторону Воронежа, — история умалчивает.