Читать книгу - "Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - Фредерик Дар"

— Что-то вкус не очень у вашей штуковины. Она для чего вообще-то, для гормонов или от геморроя?

Он подмигивает.

— Смотрите, чтобы у вас молоко не свернулось от такой жратвы.

Наконец мы подходим к столу десять. Он большой, круглый, центральный. Рядом со столом капитана, за которым уже разместились министр, его законная, Оскар Абей и Старик. В общем, сливки! Министерша сидит ко мне спиной. Несмотря на это, я замечаю, что Папаша приступил к выполнению моих директив и загружает грымзе по-чёрному. Бархатный взгляд, рот в виде раздатчика обещаний. Дир мужественно принялся за работу. Он выкладывается, чтобы спасти нашу репутацию. Незаметно делаю ему знак мимикой. Он отвечает выражением, в котором сквозит отчаяние. Возможно, наказание оказалось страшнее, чем мы думали.

— Какое меню, чёрт возьми! Вы видели это меню? — вопит Бугай.

Он трясёт большим листом пергамента, украшенного буколической гравюрой. Столбцы, столбцы жратвы. Закуски, первые блюда, рыба, птица, мясные блюда, овощи, лёгкие блюда, сыры, десерт!

Берю сначала наедается глазами перед тем, как набить всё остальное. Он разминает жевало, читая священные названия. Стимулирует пищеварительный тракт!

— Можно вам предложить наше фирменное блюдо шефа? — спрашивает метрдотель.

— И что же в него входит? — жеманится Берта.

— Грейпфрут, баранья ножка, шоколадный мусс! — рассказывает пингвин.

Берюрье сразу же вырастает из-за своего требника.

— Послушай, приятель, — говорит он, — ваш шеф — шутник, или же ты нас принимаешь за козлов?!

Он повысил голос. Метрдотель стал красным как рак. Он бормочет:

— Месье, но, месье, я…

Александр-Бенуа не прислушивается к его мольбам.

— Грейпфрут, а в программке написано, что есть утиное брюшко, паштет из гусиной печёнки, копчёный лосось, икра десятирядная, омар жерминаль, гратен из рачьих хвостов, лангуста в пламени! Грейпфрут нам, французам! Может, вы нас за штатовцев принимаете, приятель? За английских козлов, которые за соседним столом жрут кукурузу, как поросята моего кузена Матье? Вы нас путаете с вегенирианцами, приятель! С этими чуридилами желудка! Если бы мы ему сейчас доверились, он бы нам припёр лук-порей вместо жаркого, кретин! Ешь его сам, свой грейпфрут!

Резким движением он выхватывает стул из-за соседнего стола, даже не соизволив извиниться перед теми, кто там сидел.

— Садись и пиши, — приказывает он несчастному.

— Но, месье! — протестует тот.

Железной рукой Берюрье сажает его на стул, безапелляционно.

— Садись, говорю тебе, на это может уйти время!

Разносчики, старшие официанты, сомелье[32], гости давятся от смеха перед застывшим от ужаса метрдотелем, распластавшимся на стуле со своим блокнотом на коленях.

— Вы не против, если я прикину меню для всех? — спрашивает нас Берю.

Маман робко замечает, что вообще-то она нетребовательна к пище. Что у неё аппетит, как у птички.

— Ладно, мы ей сала подбросим, вашей птичке, мадам Фелиси, — рубит Берю. — Позвольте, я набросаю схему, а если вы что-то не сжуёте, мы с Бертой уладим этот вопрос, не так ли, малышка?

Берта воркует, что ей бы не хотелось злоупотреблять, что она должна следить за фигурой. При этом она с вожделением смотрит на молчащего Феликса. В самом деле, препод не проронил ни слова с тех пор, как он на борту. Он зловеще замкнулся и, похоже, сожалеет о круизе.

— Клади свою книжку на стол, так будет удобнее, приятель, — предлагает наш вожак.

И, зарывшись между створок внушительного меню, он декламирует:

— Для начала что-нибудь на выбор, какой-нибудь пустячок: паштет, утиное брюшко, байонскую ветчину, понимаешь, чтобы кинуть на дёсны, пока жарится остальное. Потом сделаешь лангусту с майонезом и положишь побольше чеснока и побольше лангуст в скорлупе. Потом, малыш, притащишь дары моря, только смотри, чтобы дары не были перезревшими, я предупреждаю, если они приванивают, я их лично отправлю твоему Шефу-Грейпфруту. И только после даров подашь баранью ножку. Мне положишь много лука в фасоль, не забудь! Запиши, дорогой, чтобы больше не напоминать! Затем приволокёшь петуха в вине. Предупреди на кухне, чтобы не скупились на сало. После сыров мы тебе звякнем насчёт десерта, там видно будет.

Закончив перечислять, он отсылает метрдотеля. В это мгновение он замечает студенистый взгляд старого толстого американца. Он напоминает заокеанского Ремю[33]. На нём рубашка с короткими рукавами, на которой изображён калифорнийский пейзаж, а руки покрыты татуировками.

— Если дать волю халдеям, они нам принесут объедки, шельмы! — говорит ему Берю.

— I don’t understand![34]— отвечает ему америкос.

— А я — Берюрье, рад познакомиться! Вот только, чтобы стать приятелями, беби, мы не будем заказывать молоко у вашего сомелье.

Толстяку надо бы проверить печень. Баночный экземпляр, если не музейный.

Он ставит сомелье в тупик. Он гарцует по карте вин, как только что резвился в меню. Порхает от красных «Бордо» к белым «Бургонь», от вин Луары к винам Юры, от Шампани к Эльзасу. Имеет место небольшая перебранка с Пинюшем. Сезар не вдохновляется жратвой, его в первую очередь интересуют хорошие марки вин. Он испытывает слабость к сухим и сохранившим фруктовый вкус «Мюскаде», тяготение к пылающим «Мерсо», нежность к «Сент-Амуру», интерес к «Рислингу» и достаточно понимания к «Кот дю Рон». Спор набирает силу. Наконец каждый выбирает для себя свой погреб. Они вызверились друг на друга словно фаянсовые псы!

Фелиси давится от смеха, стараясь сохранять спокойное выражение лица, и бросает мне смачные взгляды. Мадам Пино становится на сторону своего мужа. Она напоминает старую цесарку, зябкую и вздорную, у которой всегда наготове целая коллекция несчастий, тяжёлых воспоминаний. У неё серый цвет лица и волос, скажем, как у церковной служки, и мне иногда кажется, что пресный запашок, что исходит от её шмоток, напоминает запах восковой свечи.

Она ратует за умеренность и рассудок. Берта, наоборот, проповедует изобилие. Просто диву даёшься, до чего старые пары в конечном счете спариваются. И как со временем у старых супругов происходит мимикрия вкусов.

— А где Мари-Мари? — беспокоюсь я, не находя девчонки.

— Она в детской столовой, — осведомляет Берта. — Эта девочка такая разбитная, ей ничего не стоит появиться среди взрослых.