Читать книгу - "Упал, отжался! - Михаил Серегин"

Эх, дороги!.. Сколько о вас спето, сколько написано, сколько сказано того, что ни пером написать, ни вслух произнести... то есть и написать, и произнести, конечно, можно, но как-то не принято. По крайней мере, в более-менее приличном обществе. Общества же, как правило, таковы, что редкое из них решается признать себя неприличным – разве что панки какие-нибудь. В армии, однако, танки есть, а вот панков нету, поэтому будем более-менее придерживаться норм русского языка и Дисциплинарного устава.

Так, о чем это мы? Ах да, о дорогах. Сколько о них песен спето... Это уже было, кажется. Впрочем, дорога, она штука странная – иной раз едешь, едешь, а словно и с места не сдвинешься: все одно и то же, ничего не меняется вокруг. Столбы, деревья, поля, столбы, деревни, поля... Степь да степь кругом... Это вам не Европа, господа. Это там можно за два часа проехать три страны и полюбоваться десятком разных ландшафтов – от снежных гор до пальм на морском побережье. Это, братва, Россия.

Если правы китайские мудрецы, утверждающие, что не мы проходим по пути, а путь проходит сквозь нас, то все в нашей жизни становится понятно и легко объяснимо. Вот вы посмотрите на наши дороги – нет, вы посмотрите, посмотрите! Своими глазами, а не по телевизору! Знаю, что противно! Не рассуждать, выполнять команду! Да, да, и вот это самое через нас и проходит. Чему тут удивляться, что у половины страны или цирроз печени, или язва желудка, или склероз какой-нибудь. Если такая дорога через вас пройдет – все, хана, звоните знакомому... лучше не доктору, лучше сразу патологоанатому. По крайней мере, будете прилично выглядеть. А, ч-черт, чуть не забыл! Пардону просим – не получится прилично. На кладбище, собственно, тоже не по германскому автобану повезут...

Однако перемещаться по этим дорогам все-таки приходится, поскольку других нет и, если верить предсказателям и астрологам, еще долго не будет. Если не верить – не будет вообще, астрологи у нас бодрячки-оптимисты: мол, все будет просто роскошно до самого конца света. То есть две недели. Но, заметим, на эти две недели никто отпуск нам не дает, так что работаем дальше. И ездим. И изобретаем для проезда такие машины, что буржуи глаза вытаращивают. Вот на ралли «Париж – Дакар» чьи грузовики первые места берут? Наши! «КамАЗы» ненаглядные, любимые до слез. Впрочем, и до того, как всей страной строили завод в Набережных Челнах, на чем-то ездили. Вот, например, на «ГАЗ-66» – тоже машинка не из последних, хоть в Африке, хоть в Арктике работает.

Один из таких тупорылых вездеходов с черно-белыми армейскими номерами героически преодолевал трассу Вольск – Саратов. То есть это для нормальной машины можно было бы поездку считать подвигом, а нашим не привыкать. Наши и не такое видели. Ну и что – подъемы-повороты? Ну и на колдобины-ухабы нам на... нет, не будем, это останавливаться нужно. Потерпим пока, хотя и укачивает. А на скромные обелиски возле обочин мы и внимания не будем обращать. Примелькались, надоели. Их тут, конечно, поменьше, чем дорожных столбиков, но тоже изрядно. После первого десятка острота восприятия как-то теряется.

В кузове «ГАЗ-66» – он же «лобастый», он же «шишига» – страдали бойцы химзащиты. Дружно страдали, хотя и по разным причинам. Простаков никак не мог очнуться от трудового подвига. Жесткая лавка, на которой он растянулся, время от времени поддавала по ноющим мышцам, а попытки удержаться за что-нибудь превращались в особо жестокое истязание. Впрочем, младший сержант честно пытался воспользоваться выпавшими на его нелегкую солдатскую долю минутами отдыха. Впереди ждали ящики с различным военным имуществом – общим весом, как успел обрадовать перед выездом Мудрецкий, что-то около тонны. Хорошо, хоть не одному все это перекидывать. Сибиряку, как всегда, будут поручаться только особо ответственные, то есть увесистые предметы.

На левой лавке подпрыгивала подмога в лице рядовых Багорина, Заморина и Ларева. Лицо на всех было одно – вытянувшееся, иссиня-зеленое, с зловеще багровеющими в полутьме кузова опухшими глазами. Где-то в недрах солдатских животов тяжело ворочался и подпрыгивал на ухабах ночной шашлык, на резких спусках ощутимо переходя в состояние невесомости и пытаясь взлететь из глотки, как стратегическая ракета из шахты. От немедленного запуска бойцов удерживало только присутствие Простакова – старшего по званию, по команде и, самое главное, по сроку службы. Даже если не брать в расчет остальные тактико-технические характеристики младшего сержанта. Леха накануне выпил гораздо меньше – то есть почти ничего, и потому злые чары бодуна до него не добрались, но и без того взгляд его был добрым и многообещающим. Обещающим много, очень много любому, кто даст законный повод развлечься и размяться.

Между колен у страдающих черпаков подпрыгивали и стучали прикладами о железный пол автоматы. Не то чтобы начальство всерьез опасалось за сохранность получаемого или побаивалось нападений на военную машину – не Кавказ все-таки! Однако оружие – вещь сугубо подотчетная, и сдать его солдат может только куда? Правильно, на хранение в специально оборудованное помещение. С железным шкафом, решетками на дверях и окнах, сигнализацией и прочими мерами предосторожности. Такового помещения в палаточном лагере, понятное дело, не нашлось. Что делать? А главное, кто отвечать будет? Правильно, тот, на ком это оружие висит. И в прямом смысле, и в бумажном, отчетном. То есть солдат. Оружие ему следует дать, чтобы не потерял, а патронов не давать, чтобы не стрелял. А если кто отнять попробует, спросите вы, и мудрые, дальновидные армейские командиры ответят вам: «На этот случай с воинской командой следует офицер с личным оружием – пистолетом Макарова и 16, прописью – шестнадцатью, патронами к нему». То есть две обоймы. А если у него кто-то пистолет отнимет? Ну, тут уж судьба. Сам виноват, с него и спросят. Так что солдатикам главное где-нибудь по дороге «ствол» не потерять, а там как бог даст.

Личное оружие рядового Валетова устроилось намного удобнее. Как, впрочем, и сам Фрол. Малорослому Валетову вполне хватало места под передней лавкой. Сверху он устраиваться не стал – вовремя представил себе последствия неожиданного торможения, когда его сначала скинет на пол, а потом еще и прихлопнет сверху огромной тушей Простакова. Нет уж, лучше подстелить загодя заначенный из палатки матрас, запихнуть под него сбоку автомат – пусть жестковато, зато по кузову не покатишься, если что – прикрыться сверху бушлатиком... Между прочим, так и об лавку почти не бьет. То есть когда машина подпрыгивает, прижмет мягко – и все дела. А еще передняя лавка хороша тем, что трясет там на-амного меньше, чем тех, кто по недомыслию пристроился у колеса или совсем уж около заднего борта. Конечно, из-под лавки вид похуже – но зачем, скажите, бывалому бойцу обозревать окрестности? Чего он не видел за год с лишним армейской службы? Не за границу на экскурсию вывезли. А вот пара-тройка часов мягкого покачивания после бурной ночи – самое то, что нужно. Лишь бы не укачало до позеленения, но с этим как раз бороться проще всего: прикрыл глаза, расслабился, представил себя на белоснежной яхте с белокурой красавицей... Если что случится, молодые разбудят.