Читать книгу - "Дневник незначительного лица - Георг Гроссмит"

— Эге! И я готов со своей стороны!

И никто даже опомниться не успел, как он облобызал Кэрри и всех прочих дам.

К счастью, это было обращено в шутку, все мы хохотали, но затея была рискованная, и на миг мне сделалось весьма не по себе. В таком свете я и беседовал затем с Кэрри об этом происшествии, но она сказала:

— Ах, но он ведь еще мальчик.

Я заметил, что для мальчика у него чересчур пышные усы.

Кэрри ответила:

— А я разве говорю, что мальчик дурен собой.

26 ДЕКАБРЯ.

Вчера ночью не выспался; всегда плохо сплю в чужой постели. Легкое несварение, что естественно в данное время года. Мы с Кэрри вернулись в город вечером. Люпин явился поздно. Он сказал, что Рождество провел прекрасно и прибавил:

— Эх, дело в шляпе, ципа-дрипа, я при бонжуре, в большом ажуре, такая штука капитана Кука.

Я давно оставил все попытки проникнуть в смысл выражений Люпина, тем более просить у него толкований.

27 ДЕКАБРЯ.

Сообщил Люпину, что ожидаю завтра вечером Тамма и Туттерса, ради тихой спокойной игры. Я был в надежде, что мальчик вызовется остаться дома и мне поможет их развлечь. Не тут-то было, он сказал:

— Ах, лучше ты их отставь, потому что я пригласил Дейзи и Фрэнка Матлара.

Я ответил, что и помыслить не могу о подобном.

Люпин сказал:

— Ну ладно, тогда пошлю депешу и отставлю Дейзи.

Я заметил, что открытка или письмо тоже поспеют вовремя, а обойдутся куда дешевле.

Кэрри, с заметным неудовольствием выслушав приведенный выше диалог, пустила в Люпина весьма меткую стрелу. Она сказала:

— Люпин, отчего ты не хочешь познакомить Дейзи с друзьями твоего отца? Оттого ли, что они ее недостойны, или (ведь все возможно) оттого, что она недостойна их?

Люпин был буквально ошарашен и ничего не мог ответить. Когда он вышел, я в знак одобрения расцеловал Кэрри.

28 ДЕКАБРЯ.

Люпин, спустившись к завтраку, сообщил матери:

— Я не стал отменять Дейзи с Фрэнком, пусть познакомятся сегодня с Туттерсом и Таммом.

Мой мальчик очень этим меня порадовал. Кэрри ему сказала:

— Как хорошо, что ты вовремя предупредил, я освежу холодную баранью ногу, приправлю сельдереем, никто и не догадается, что она уже разделанная.

Потом она сказала, что взобьет мусс и испечет яблочки, чтоб к вечеру остыли.

Видя, что Люпин в таком хорошем настроении, я спросил его спокойно, действительно ли он имеет что-то против Туттерса или Тамма. Он ответил:

— С чего ты взял? Туттерс, по-моему, выглядит совершеннейшим ослом, но отчасти это объясняется тем, что он столь щедро поощряет производство дешевых шляп и носит сюртуки чуть не до полу. Что же до вечной вельветиновой курточки Тамма, он в ней вылитый странствующий фотограф.

Я заметил, что не платье создает джентльмена; но Люпин, расхохотавшись, объявил:

— О да! И отнюдь не джентльмен, разумеется, создал это их платье.

Вечером все было хорошо, Дейзи вела себя очень мило, особенно в начале, когда пела. Но за ужином она вдруг спросила: «А кто умеет из хлеба делать юлу?» и давай лепить из хлеба шарики и пускать по столу. Мне это показалось невоспитанностью, но я, конечно, не сказал ни слова. Но потом Дейзи с Люпином принялись швырять друг в друга этими хлебными шариками, и уж это было просто ни на что не похоже. Фрэнк подхватил дурной пример и, к моему удивлению, Тамм с Туттерсом тоже. Дальше в ход пошли твердые корочки, и одна угодила мне в лоб, так что я был принужден долго моргать. Я попросил:

— Довольно, довольно, пожалуйста!

Тут Фрэнк вскочил и крикнул:

— Трам-там! А теперь музыка — туш!

Я не понял, что это означает, но все покатились со смеху и продолжали свое хлебное побоище. Ни с того ни с сего Тамм собрал весь сельдерей, какой был на бараньей ноге, и запустил мне в лицо. Я смерил Тамма испепеляющим взглядом, на что он ответил:

— Нечего изображать грозное негодование, когда у вас вся шевелюра в сельдерее.

Я встал из-за стола и потребовал, чтобы немедленно была прекращена вся эта чепуха. Фрэнк Матлар крикнул:

— Конец первого тайма, джентльмены! — и прикрутил газ, оставив нас всех в полной темноте.

Я ощупью выбирался из комнаты, как вдруг кто-то, явно намеренно, стукнул меня сзади кулаком по голове. Я спросил громко:

— Кто это сделал?

Никто не отвечал. Я повторил свой вопрос, с тем же эффектом. Я чиркнул спичкой и зажег газ. Все разговаривали и смеялись, так что я оставил свои выводы при себе; но когда они ушли, я сказал Кэрри:

— Тот, кто прислал мне гнусную рождественскую открытку, был здесь сегодня с нами.

29 ДЕКАБРЯ.

Ночью мне приснился необыкновенно интересный сон, я проснулся, опять заснул, и он мне приснился снова без всяких изменений. Мне снилось, будто я слышу, как Фрэнк Матлар говорит сестре, что это он мне послал ту оскорбительную рождественскую открытку, и вдобавок он же вчера стукнул меня кулаком по голове, воспользовавшись темнотой. И вот судьбе было угодно, чтобы Люпин за завтраком стал нам читать выдержки из только что полученного письма от Фрэнка.

Я попросил у него конверт, дабы сличить почерки. Конверт он мне дал, и я произвел сопоставление его с конвертом той рождественской открытки. И почерк оказался похож, несмотря на все попытки изменить его. Я передал оба конверта Кэрри, но она вдруг расхохоталась, и когда я осведомился о причине такой веселости, объяснила, что это вовсе и не мне открытка. Она послана Л. Путеру, а не Ч. Путеру. Люпин глянул на адрес, на открытку, и вскричал, захлебываясь от смеха:

— Ох, папан, так это ж, правда, мне!

Я спросил:

— И часто тебе приходилось получать оскорбительные открытки на Рождество?

Он ответил:

— А как же. Частенько приходилось и посылать!

Вечером зашел Тамм и сказал, что вчера веселился от души. Я воспользовался случаем и, доверясь ему, как старому другу, рассказал о злокозненном тычке вчера во тьме. Но он в ответ расхохотался и сказал:

— Ах, так это были вы. Да, я случайно угодил кулаком во что-то твердое, но думал, это стенка.

Я ему сказал, что больно был задет, в обоих смыслах слова.

30 ДЕКАБРЯ.

Воскресенье. Люпин весь день провел у Матларов. Вечером он был в прекрасном настроении, и я сказал:

— Я рад, что ты так доволен, Люпин.

Он ответил:

— Да, Дейзи шикозная девчонка. Но пришлось ущучить предка. Он так трясется над своими сигарами, так жмется с выпивкой, прикручивает газ, жадюга, стоит тебе на секунду отлучиться, пишет тебе на каких-то мизерных листочках, последний обмылок лепит к новому бруску, по два уголька выкладывает возле камина, ну я не стерпел и выложил ему все, что я про него думаю.