Читать книгу - "Три мушкетера в Африке - Енэ Рейтэ"

Джунгли обошлись нам всего в девять жертв, что считается редкостью. Бывали случаи, когда из целого этапа ни одна живая душа не добиралась до места назначения, все гибли в пути – от дизентерии, желтой лихорадки или, сбившись с дороги, не могли выбраться из чащи.

От форта Лами до форта Монбрас нас сопровождал туземец, а затем, до Конго, – боевое подкрепление. Места там неблагополучные, не раз мы попадали под обстрел пигмеев и бушменов, не жалевших стрел. Четверо погибли, сраженные отравленными стрелами, двое – от укуса какого-то насекомого, остальных унесла лихорадка.

Итого – девять человек.

А оставшиеся в живых шли, продираясь сквозь джунгли с их влажной духотой, вечным полумраком и удушающим запахом гнили. Врубались в колючий кустарник, ломали ветки, сражались с плетями лиан, похожими на клубки змей, протягивающих к вам свои жала. Отбиваться от тропической нечисти и москитов, атакующих мириадами, и от несметного множества болотных пиявок оказалось бесполезно, укусы и ранки превращались в кровавые язвы.

Такое чудовищное испытание способен выдержать только настоящий мужчина.

Тропические ливни длились иногда по несколько суток, после чего мы задыхались от густых испарений гниющей почвы. Каждая косточка отзывалась мучительной, ноющей болью.

Затем, продвигаясь скалистым берегом Конго к востоку, мы наконец увидели спрятанную в забытом Богом уголке земли исправительную колонию – Игори!

Там, где зажатая в тиски бурная река выписывала прихотливые извивы, виднелся переброшенный через глубокое ущелье мост. Муравьями сновали черные точки, толкая по рельсам вагонетки, – там были проложены временные колеи для дорожных работ.

Показался и сам форт Игори, белые стены с брустверами и бойницами, с высокой сторожевой башней, откуда далеко просматривались подступы со стороны джунглей.

О приближении нашей колонны возвестили звуки трубы: «В ружье!»

– Торжественная встреча! – буркнул Хопкинс.

– Похоже, тебе придется сбросить лишний вес, – обратился к нему Альфонс Ничейный. – Лишишься звания самого упитанного мошенника на свете.

Губы Хопкинса шевелились, беззвучно изрыгая поток ругательств. Я разделял его дурное настроение. Известно, какое зрелище ожидает нас в крепости: изможденные ходячие скелеты – наш брат каторжник, тупые, безжалостные охранники – в сущности, тоже заключенные. В бараках липкая грязь, кишащие насекомыми логова – скотину, и ту лучше содержат… Колония, рассчитанная на то, чтобы повергать в ужас каждого при одном лишь слове «Игори».

И мы явились сюда по собственной воле, ради женщины, которую ни разу в жизни в глаза не видали!

Ворота форта распахнулись, встречая этап. Игори предстал нам изнутри, и началась череда поразительных сюрпризов.

Это называется исправительная колония для каторжников?!

От входа в крепость к главной площади ведет дорога – чистая, мощенная белым камнем, обсаженная пальмами. Аккуратно выкрашенные в желтый цвет корпуса, приветливо улыбающиеся солдаты и…

Неторопливо прогуливающиеся заключенные – веселые, оживленные и не просто сытые, а, я бы сказал, перекормленные. И по мере нашего продвижения к штабу нам попадаются все новые и новые группки легионеров и арестантов с признаками излишней полноты. Одежда на всех приличная, чистая, все улыбаются, приветственно машут нам руками.

– По-моему, мы заблудились, – шепнул мне на ухо Чурбан Хопкинс. – И вместо лагеря попали на Французскую Ривьеру, в какой-нибудь шикарный санаторий.

– Раскатал губы! – отрезвил его я. – Наверняка самое страшное припасли под конец.

Однако страшный конец все не наступал.

Во дворе казармы нас поджидал капитан – приветливый, даже ласковый, с добродушной улыбкой. Плотная щеточка усов, в волосах ранняя седина, на глазу монокль.

– Позвольте доложить, господин капитан, – вытянулся перед ним Потрэн, – этап численностью тридцать два арестанта, двадцать три конвойных и одного младшего офицера прибыл.

– Очень хорошо, – с улыбкой кивнул капитан. – Здесь не так уж и страшно. По моему убеждению, гуманная атмосфера в исправительном лагере призвана вернуть ступившим на дурной путь людям чувство самоуважения и уверенности в себе. Служба у нас не слишком обременительная, – обратился он к Потрэну, словно давая указание, – а после трудового дня каждый волен заниматься, чем заблагорассудится. Бежать бессмысленно, до ближайшего обжитого места отсюда две тысячи миль. – Дружеский, приветственный взмах на прощанье, и капитан удалился.

Потрэн недоуменно смотрел ему вслед. После двенадцати лет службы в Легионе с такой нелепицей он столкнулся впервые.

Дежурный по гарнизону из младших чинов показал барак, где нам предстояло обосноваться. Деревянное строение, но чистое, светлое, и засилье насекомых нам не грозит, хоромы возводили на каменном фундаменте. Постели удобные и… Да что же это такое в самом деле? Двойное одеяло! А в карцере и лагере даже тонкой покрывашки не положено.

Потрэн испепеляющим взглядом сверлит дежурного, а тот безмятежно попыхивает трубочкой.

– Да, кстати, – нарушает молчание один из стражников. – Не забывайте ухаживать за цветами на подоконнике. Это строжайший приказ господина капитана.

– Наконец-то хоть один строжайший приказ в исправительной колонии, – ядовито замечает Потрэн.

– А вы предпочитаете, чтобы люди здесь мерли, как мухи?

– Я уж и сам не знаю, что для меня предпочтительнее, а только это место похоже на что угодно, но не на колонию для каторжников.

– Не заблуждайтесь, здесь тоже не сладко. Все поголовно мучаются ревматизмом, в сырую пору года от лихорадки спасу нет. Жаркий, влажный воздух, зловоние испарений подтачивают организм. Так что стараемся хотя бы жить в человеческих условиях… И хочу вам посоветовать, сержант: вы уж не слишком помыкайте подчиненными, потому как нашему капитану по душе, когда люди предоставлены самим себе и занимаются кто чем хочет.