Читать книгу - "Древнерусская игра. Много шума из никогда - Арсений Миронов"

Я вздрогнул.

Леванид продолжал:

— Это было вчера, во время разбойничьего нападения на караван. Неуловимое изображение на миг возникло перед моим мысленным взором — я увидел разгневанного человека и тут же позабыл о нем: началась битва… — Он задумался на секунду. — Нет, я не знаю имени этого старца.

— Ты ошибаешься, царь Леванид. — Я приблизил лицо и медленно повторил: — Ты знаешь имя этого разгневанного человека, и тебе знакома река, на берегу которой он стоял. Эта река — Керженец, а человека зовут Берубоем.

Сомнений нет: я тоже видел его незадолго до битвы с разбойниками — хотя он был у меня за спиной… Значит, кроме меня, в тот миг его увидели и остальные одиннадцать странников. Этот Берубой, и правда, обладает золотой цепью… но должно ли считать его старцем? Разве может христианин прибегать к демонскому колдовству? Разве вправе так легко убивать — ведь несчастный Травень чудом выжил после схватки с этим «странничком»! Чего стоит одна лишь хитрость с почтовым голубем! А как он пытался заговорить речную воду… Наконец, никогда не забуду зверского взгляда этой собачьей морды — клянусь, что давеча на берегу Берубоевы глаза горели злобным зеленым огнем! Не-е-ет, это непростой персонаж. Неужели — тринадцатый старец? Или вор, похитивший цепь у кого-то из законных владельцев? Слабое, предательское звено в золотой цепи!

Я начинал беспокоиться — солнце уже клонилось к закату, а брешь в стене еще недостаточно широка — да и фигурки опорьевских лучников по-прежнему густо понатыканы на башенках… После очередного удачного залпа катапульт катафракты рискнули было сходить на приступ — но вернулись ни с чем, если не считать густого оперения из вражеских стрел, застрявших в щитах и конской броне. Если до захода солнца я не возьму Опорья, придется начинать мирные переговоры — ночью воины должны отдыхать, а людей слишком мало, чтобы выставлять ночные караулы. Я похаживал взад-вперед по нашей импровизированной террасе и мысленно умолял солнце не так резво перемещаться по небосклону. Царь Леванид застыл на своем стульчике, часто морщась и покачивая головой после каждого залпа: он был убежден, что местные камни недостаточно тяжелы, чтобы быстро разрушить стену…

К счастью, ближе к вечеру подошел небольшой отряд подкрепления от Варды Гончего: Дормиодонт Неро, бешено нахлестывая одуревшую кобылку, подлетел к моему наблюдательному пункту — замахал свободной рукой на запад:

— Свежие силы, высокий князь, свежие силы! Варда прислал своих ребят из Санды!

Я быстро спустился по лесенке и пошел навстречу неуклюжей крестьянской тележке, возникшей на краю горизонта. Повозка медленно, рывками спускалась с холма — я различил два светлых пятна: в закатном солнце поблескивали доспехи катафрактов. Боевых лошадей не было; проклятый Варда прислал всего-то двоих меченосцев!

В сопровождении десятника Неро я пошел навстречу. Шел и думал о том, как все-таки бывают похожи человеческие лица. Даже смешно: там, в повозке, связанный по рукам и ногам, лежал какой-то ободранный нищий славянин с лицом моего московского приятеля Славки Бисерова. Впереди телеги шагали, радостно улыбаясь, два усталых меченосца — Фома и Фока. Посрывали с голов шлемы, опустили, наконец, в ножны напряженные мечи. Они привезли князю Геурону пойманных кудесников из-под Санды. Один из пленников, тощий и рябой парень в обрывках подозрительно знакомого мне темного плаща, злобно косился и скалил мелкие зубы на крестовые хоругви греческого стана. А второй — дюжий верзила с избитым (или испитым?) надменным лицом по-прежнему лежал на куче сена и философически поглядывал в вечереющее небо. Нет, это удивительно: вылитый Мстислав Бисеров: даже страшновато как-то.

И вдруг я вспомнил, что… Славка Бисер тоже лупил вместе со мной в серебряный колокол! Господи… как же я ни разу не подумал об этом? Нас же… нас было четверо — Я, Славка, Стеня Тешилов и Данила-физтех! Что, если их тоже забросило сюда, в этот былинный мир? И ведь определенно зашвырнуло! Тоже барахтаются теперь, бедненькие — ни языка, ни обычаев не зная…

Но все же — нет, не Мстислав. Уж больно крепок и загорел, да и на меня смотрит все так же презрительно… Жаль… очевидно, просто двойник. Я перестал смотреть на пленников: нужно было по-отечески обнять новоприбывших воинов, расспросить о новостях…

— Нет, это просто праздник какой-то, — брюзгливо прогундосил связанный верзила. — Кореша рассекают вокруг в чумовом прикиде, у них модные пальто, спортивные тачки, мобайлы и золотые перстни, а я лежу тут, понимаешь, весь в дерьме, в цепях и веревках!

В этот момент я как раз обнимал Фому. Добрый воин так и не понял, что произошло — почему высокий князь вдруг подскочил как ужаленный? Почему рывком обернулся, и — неприлично широкая улыбка возникла на его благородном, но заметно покрасневшем лице?

— Я, конечно, ни на что не претендую, — продолжал меж тем избитый двойник Мстислава Лыковича. — Кто я такой? Всего лишь старый друг, жалкий неудачник! Обо мне давно пора позабыть, наплевать, насморкать и напукать на меня с высокого пентхауса. У крутых мальчиков свои причуды — они обнимаются, целуются и дружат семьями. А старый школьный товарищ никому не нужен… Он лежит одиноко на телеге. Его не обнимет дружеская ручища, никогда уже не зацелуют мощные губищи братана…

Я медленно подошел к телеге. Клянусь моими катапультами, это он! Дружище Мстислав валялся в куче сена — туловище в крови, солома и перья в волосах, руки вздулись от веревок. Мне показалось, что в голове радостно разорвались в никуда какие-то надоевшие болезненные пузыри назойливых мыслей: разом посветлело на сердце, и радость шипуче разошлась в кровь, как углеводородный джин-тоник! Я не один, я больше не одинок! Вот он, старый друг, огромный кусок моей прежней, московской жизни — уж вдвоем-то мы разберемся с этим мифическим мирком! По-прежнему не в силах избавиться от глупой улыбки, я поднял голову и поглубже вдохнул местный воздух. Кажется, впервые с начала Игры я почувствовал, что он головокружительно богат сладкими травяными запахами…

— Я понимаю вашу реакцию, — не унимался тем временем злобствующий Мстислав. — Нужно посмаковать момент, насладиться собственным превосходством. Кто там призывает разрезать веревки, стянувшие мою слабую грудь? Плюньте ему в глаза, отключите микрофон! Я привык к этим цепям, не трожьте их! Я — жалкий холоп, старый каторжник, рожденный в рабстве… По диким степям Забайкалья-а-а…

Я вправду забылся: поспешная команда по-гречески, и Фома удивленно достает кинжал, чтобы перерезать путы. Мстислава выносят из телеги и опускают на ноги, поддерживая с двух сторон под локти — я могу наконец обнять его! Господи, я просто счастлив видеть эту надменную, отвратнейшую рожу! И наплевать на длинные лица оторопевших катафрактов, с ужасом наблюдающих, как высокий князь дружески приветствует полумертвого язычника… Вам не понять моей радости, глупые самодовольные греки.

— Ну что вы! Что вы, право, ваше сиятельство… — язвительно забормотал Славка, подставляя объятьям жирное тело. — Ну полно вам обниматься… люди смотрят-с! Прямо неловко. Эк выдумали-с: с лакеем на брудершахт целоваться! Генерал, а — безобразники-с…