Читать книгу - "Моя купель - Иван Григорьевич Падерин"

И вот он уже лежит среди убитых и раненых вражеских солдат на обочине Ялтинского шоссе. На нем форма немецкого унтер-офицера. Рот завязан окровавленным бинтом — перебито горло или легкие повреждены; под головой санитарная сумка. Левая рука покоится на груди и кровоточит. Кровоточит по-настоящему, без подделки: руку распорол на колючей проволоке... Ждет эвакуаторов. Если скоро не появятся, сам выйдет на асфальт и будет голосовать санитарной сумкой перед возвращающимися с переднего края машинами.

Проходит полчаса. Лежащий подле него раненный в голову солдат, видно придя в сознание, заметался, а затем схватил сумку Дмитришина и стал тянуть к себе. Дескать, помоги, санитар.

Не выпуская сумки, — в ней взрыватели! — Дмитришин поднялся и вышел на асфальт. По дороге мчался огромный дизель. Мчался после разгрузки на полном газу, даже земля дрожала. Дмитритин поднял сумку. Дизель затормозил с пронзительным скрипом. Многие раненые, услышав шум, зашевелились, хотя раньше казалось, что среди них большинство мертвых. Дмитришин показал шоферу на раненых: возьми кого-нибудь. Тот открыл кабину. Влезли двое.

— Генуг, генуг (хвалит, хватит)! — закричал шофер и захлопнул кабину. Дмитришин вскочил на подножку и дал знак — вперед!

Подъехали к скале. На крутом повороте Дмитришину показалось, что именно сию секунду сработают фугасы. Но они не сработали.

За поворотом Дмитришин постучал в стекло кабины и показал шоферу тропку слева: остановись, мол, мне надо сюда. Шофер затормозил, и разведчик спрыгнул на землю.

Машина скрылась за поворотом. Теперь надо спешить: июньская ночь короткая, скоро займется заря, а Дмитришину еще предстоит найти по схеме фугасные гнезда, осмотреть их, а... там видно будет.

Ни в одном из гнезд, которые он нащупал, не оказалось взрывателей. Отверстия были пустые, а концы проводков присыпаны землей. Кто это сделал — непонятно. Если бы гитлеровцы обнаружили такое сооружение, то на месте фугасов остались бы пустые ямы. Быть может, наш сапер ждал подхода танков, чтобы именно в момент появления их под скалой вставить запалы и похоронить себя под обвалом вместе с танками? Но... не успел. Угодил под пулю? Всякое могло быть — кто знает?

Как же поступить Дмитришину?

Вставить запалы, выйти на дорогу, попытаться остановить колонну перед скалой, создать пробку, чтобы от взрыва погибло как можно больше вражеских машин. Риск отчаянный, но не пустяшный. Хорошо сделал, что пробрался сюда один.

Где-то недалеко за поворотом протарахтели мотоциклы и заглохли. Хлопнули дверцы легковой машины. Кто-то, кажется, взобрался на верхний выступ скалы. А что, если в самом деле здесь наблюдательный пункт самого фон Манштейна?

На дороге послышался нарастающий грохот танков. Дмитришин быстро вставил запалы и вышел на асфальт. Остановился метрах в десяти от той линии, где, как значилось в схеме, были спрятаны механизмы нажимного действия — замыкатели электрической цепи. Поднял теперь уже пустую санитарную сумку. Впереди танков катилась легковая машина. В ней какой-то крупный начальник в пенсне. Слегла поблескивали от подсветки радиоприемника. Машина остановилась. Из нее выскочили два офицера, но Дмитришин прорвался к генералу и жестами стал пояснять, что там, впереди, опасность, надо подождать.

— Во, во (где, где) ? — начали добиваться у него офицеры.

Дмитришин, что-то бормоча сквозь повязку, размахивал руками. Ему надо было задержать колонну. Пусть сюда сбегаются офицеры. Может, сверху спустится тот, что поднялся на свой КП.

Генерал хочет узнать, как далеко опасность. Дмитришин подносит к его лицу растопыренные пальцы здоровой руки и начинает отсчитывать. Десять метров, двадцать, тридцать, сорок... Отсчитывает не торопясь, уже перевалило за сотню метров. Генералу надоело ждать, и он махнул рукой: вперед. Видно, торопился занять исходные позиции затемно.

Дмитришин побежал вперед вдоль шоссе. За ним затрусил лишь один офицер. Хетел удостовериться, какая опасность впереди. Дмитришин остановился. Запыхавшийся офицер наткнулся на его спину, затем на нож. Дмитришин ударил его не очень удачно, но не дал выхватить пистолет. Пришлось применить свой излюбленный прием: через спину затылком об асфальт — ни крика, ни стона...

Теперь уходи, Иван, уходи в сторону от дороги, замирай между камней и жди, чем все это кончится! Если колонна пройдет, возвращайся обратно и снова досконально проверяй по схеме все узлы и узелки...

Неужели напрасно рисковал? Нет, не напрасно! Вот под ним качнулась каменистая земля. Как она мягко качнулась: камни, мелкая щебенка под боком показались ему самой пышной периной. Затем он увидел, как вздыбилась скала, как дернулось небо, будто собралось встать на кромку розовеющего небосклона, и... раздался раскатистый, оглушительный гром взрыва...

...Над Сапун-горой висели густые тучи дыма и пыли. Изредка в просветы выглядывало тусклое солнце. Начинался новый день, день новых суровых испытаний. Дмитришин вернулся сюда с чувством исполненного долга. Предполагаемое наступление вражеских танков в этом районе не состоялось.

Штурм позиций морских пехотинцев захватчики возобновили в необычное время: ночью 30 июня, в 2 часа 30 минут. Такая неожиданность вынудила комбрига бросить разведчиков вдоль траншей, по косогору Сапун-горы, чтобы помочь там смертельно уставшим морским пехотинцам. Дмитришин побежал направо, где гитлеровские автоматчики пытались пробраться к нашим позициям. Перестрелка кипела и на левом фланге. Нет, не проспали, не прозевали морские пехотинцы начало ночной атаки врага. Здесь разведчики втянулись в бой.

— Ах, чума! Не пройдешь! — выкрикивал Азов, подрезая из автомата прицельными очередями перебегающих гитлеровцев.

Пуля разорвала ему ухо, и одна сторона лица была залита кровью. К нему подоспел находившийся вблизи товарищ. Он тоже был ранен в подбородок.

Фашисты залегли под огнем советских воинов.

— Нет, гады! Не бывать вам на Сапун-горе! — вырвалось у Дмитришина.

Но нашелся в тот час злой снаряд. Он прошил бруствер и разорвался у ног Дмитришина. Перевернулась Сапун-гора. Затихла война. Она, проклятая, уложила отважного разведчика на дно траншеи, подкосила его сильные ноги.

Когда он очнулся и открыл глаза, ничего не мог понять: где и что с ним. Все стало сливаться: и окоп, и небо... Как сквозь сон, услышал густую дробь автоматов. Что-то больно опять ударило по ногам. Перед глазами вспыхивали желтые круги и рассыпались на тысячи ярких осколков, превращаясь в каких-то птиц.

«Нет, это не птицы, это «юнкерсы». Они теперь не страшны, — подумал Иван Дмитришин в полусознании. — Я закрыл собой всю землю