Читать книгу - "Соль земли - Георгий Марков"

Лето стояло над просторами Сибири знойное и грозовое. Солнце поднималось по утрам над землёй раскалённое, жёлто-оранжевое и начинало гореть нестерпимым, нещадным жаром. К исходу дня становилось так душно, что люди хватались за сердце и, ошалевшие от зноя, лезли в озёра и реки или забивались в прохладные, с заросшими паутиной углами чуланы и сараи. Если б не грозы, давно бы засохла трава, опали листья с деревьев и земля лежала бы пепельная, вся в трещинах и морщинах.

Грозы проносились через каждые три-четыре дня. Они были короткие, стремительные и дождевые. Небо полыхало зелёными огнями молний. Земля содрогалась от оглушительных раскатов грома. Упругие дождевые струи сгибали ветки кустов до самой земли.

От обилия солнца и влаги на полях Высокоярской области созревал на редкость богатый урожай.

В один из таких знойных дней Артём Строгов ехал из Притаёжного в Высокоярск на пленум обкома партии. Накануне вечером прошёл сильный дождь. По дороге в ложбинах разлились лужи. Лес, тянувшийся вдоль тракта, стоял чистый, свежий, щедро омытый водой. Уже припекало, но воздух оставался пока влажным и дышалось легко.

Придерживая рукой портфель, в котором хранился отчётный доклад Притаёжного райкома партии пленуму обкома, Артём думал: «Хороший, отличный урожай подымается нынче. При таких видах на сбор хлеба и льна можно смелее говорить о наших делах на пленуме… Да, как ни силён человек, а всё-таки ещё далеко не во всём владыка он над природой. Вот стоит погодка как по заказу – будет и урожай, будет и весомый трудодень, будет у людей и веселье в домах… Осень бы выдалась сухой и долгой…»

С содроганием в душе Артём вспомнил осень позапрошлого года. Она была ранней, мокрой, холодной. С пятнадцатого сентября над Притаёжным районом зарядили дожди, уборка урожая и хлебозаготовки затормозились. Артёма вызвали тогда на бюро обкома, и ему пришлось пережить тяжёлые минуты. Его упрекали в бездеятельности и самоуспокоенности. На следующий день в передовой статье областной газеты его назвали «носителем мокрых настроений».

Конечно, в обкоме понимали, что погоду в Притаёжном районе невозможно улучшить постановлением. Речь велась о другом: необходимо в сельском хозяйстве так организовать дело, чтобы с успехом вести уборку и хлебопоставки в любых условиях. Понимал это и сам Артём. Он поднял тогда в районе на ноги всех от мала до велика. Урожай был спасён, но какой дорогой ценой досталась людям эта победа!.. Нет, не хотел Артём, чтобы всё пережитое тогда повторилось снова. «Нынче осень должна быть затяжной, – размышлял Артём, – весна была поздней, лето стоит хотя и знойное, но с дождями. А среднегодовая всегда своё возьмёт… На худой конец, и ненастье теперь не принесёт такого урона: поокрепли колхозы, больше стало в них людей, прибавилось в деревне машин. Одним словом, мир, мирное время…»

Когда границы Притаёжного района остались позади и начались поля соседнего Батуринского района, Артём попросил шофёра остановить старую, облупившуюся «эмку». Шофёр не понял, зачем это потребовалось секретарю райкома, по просьбу исполнил. Только когда Артём вылез из машины и направился к посевам льна, шофёр догадался: «Лён пошёл смотреть».

С полчаса Артём ходил возле посевов льна, присматривался к зелёному массиву, занимавшему площадь никак не меньше трёх гектаров, потом встал на колени и, вырвав несколько стеблей льна вместе с корнями и землёй, долго и тщательно разминал их пальцами.

– Ну, как у них, Артём Матвеич? – спросил шофёр, когда секретарь райкома с довольной улыбкой сел с ним рядом.

– Я тебе скажу: лён неплохой, а всё-таки у нас лучше. Про деговский лён я уже не говорю, до нашего старика батуринским, как до неба… Они, батуринские, хвастаться любят! Нынче весной такой звон в областной печати подняли насчёт увеличения площадей – удержу нет! А увеличили посевной клин на одну тысячу пятьсот гектаров всего лишь… Ну, давай трогай!

Проехали они не больше пяти километров. Когда за поворотом дороги открылась долина, засеянная хлебами, Артём сказал:

– Придержи-ка, Константин, возле пшеницы.

На этот раз Артём вернулся быстрее, и вид у него был нахохлившийся и хмурый.

– По зерновым обойдут нас батуринские, – горячо заговорил он, подавая шофёру пучок пшеничных стеблей. – Ты смотри, какой хлеб!.. Если налив добрый будет, минимально по двадцать центнеров с гектара снимут…

«Везёт этому хохлу Бондаренко, – думал Артём о секретаре Батуринского райкома. – Второй год как приехал в район, и второй год урожайный. А до него Котельников пять лет сидел, здоровье в этом районе подорвал, язву желудка нажил и ушёл бесславно. Бондаренко, гляди, орден дадут, а ведь и Котельников вложил здесь труда немало. Кто председателей колхозов и бригадиров растил? Кто севообороты внедрял? Кто из-за машин со всем областным начальством перессорился? Кто ночей недосыпал, колеся по колхозам? Котельников! А теперь сунули Котельникова в обллегпром на третьестепенную работу, и сидит он, бумажки со стола на стол передвигает…»

– Эх ты доля наша секретарская! – тяжко вздохнув, сказал Артём.

Шофёр Константин, рябоватый пожилой мужчина, из тех сельских коммунистов, которые пришли в партию в разгар коллективизации, вопросительно взглянул на секретаря райкома, стараясь угадать его думы. Но Артём крепко сжал губы и долго сидел в глубоком молчании.

– А что, Константин Петрович, нет у тебя желания вспомнить что-нибудь про нашу улуюльскую старину? – спросил Артём, когда молчать ему надоело.

По тону голоса шофёр понял, что секретарь райкома не спрашивает, а скорее просит.