Читать книгу - "Охота на Роммеля - Стивен Прессфилд"

— Надеюсь, за ночь ты одолеешь ее, — сказал Стайн. — Только тебе придется читать книгу здесь. У меня нет другой копии, и я не хочу, чтобы ты выносил этот текст за пределы гостиной.

Я ответил, что прочитаю рукопись с огромным удовольствием. Меня тревожило лишь сомнение в том, что я окажусь недостойным такой привилегии.

— Не относись с пренебрежением к своим способностям, Чэп. У тебя острый ум. Я не знаю другого человека, чьим мнением дорожил бы больше, чем твоим.

Я остался у Стайна и провел всю ночь за чтением рукописи, по два-три раза возвращаясь к важным местам. Книга имела скорее политической, чем сексуальной контекст. Она напоминала Свифта, а не Рабле. Стиль был дерзким и бесстрашным; произведение выглядело более амбициозным, чем та литература, с которой я имел дело прежде. Текст оказался действительно интересным. Я боялся скатиться на пошлую и глупую критику — особенно теперь, когда Стайн продемонстрировал мне такое доверие. Куранты на башне пробили шесть часов. Я спросил у него, могу ли использовать остаток утра, чтобы привести в порядок свои мысли.

— Нет, — ответил он. — Объяви вердикт сейчас. Мы вышли прогуляться к реке. Я начал с нескольких общепринятых фраз. Стайн занервничал. На его лице появилась сердитая усмешка. Мы остановились на берегу под кронами грабов. Он вытащил просмоленную трубку. Я глубоко вздохнул:

— Книга слишком хорошая, Стайн. Слишком верная и смелая. Она выходит за рамки того, что стерпит публика. Ни один издатель не отважится опубликовать ее, и если кто-то и выпустит твою рукопись в свет, орды критиков затопчут его, а тебя распнут на кресте.

Я боялся, что моя оценка, какой бы точной и искренней она ни была, расстроит Стайна. Но вместо упреков он вдруг задрал подбородок вверх и издал продолжительный крик дикой радости.

— Чэпмен, дружище, давай напьемся до поросячьих соплей!

Похоже, мой отзыв оказался именно таким, на который он надеялся.

— О Боже, если бы твоя похвала напоминала сахар дрессировщика, я прыгнул бы в отчаянии в стремительную реку.

В тот день я не мог составить ему компанию: у меня намечались сдача двух зачетов и тренировка по гребле.

— Стайн? Почему ты дал мне прочитать эту рукопись? И к чему была такая спешка?

— Потому что я отправляюсь служить в армию, — ответил он.

Тем же вечером он сел на поезд и уехал в Элдершот. Шел февраль 1939 года. До войны с Гитлером оставалось полгода.

5

Стайн записался в рядовые, но его вскоре отозвали из части и назначили на офицерскую должность. Он был приписан к Королевской конной артиллерии, которая наряду с гвардейскими полками считалась самым престижным войсковым подразделением. В конце лета мы решили отпраздновать его карьерный рост и собрались в пабе «Мельбурн» у Рыцарского моста. Джок был со своей возлюбленной Шейлой, а я — с его сестрой Роуз. Стайн, новоиспеченный OCTU,[23]приехал из Сэндхерста, где располагалось его офицерское училище. В форме артиллериста и с лычками младшего лейтенанта он выглядел браво и по-военному.

— У вас там действительно лошади? — поинтересовалась у него Роуз. — В Королевской конной артиллерии?

— Лошади? Да Бог с вами! Спасибо, что хоть артиллерия имеется!

Стайн отправлялся в Египет. Армия Вейвелла на Ниле защищала Каир и Канал от тринадцати дивизий фашистов Муссолини, которые превосходили наших парней по численности в пять (а то и в десять) раз и уже захватили Киренаику. Стайн развлекал нас рассказами о своем обучении. Его готовили как командира батареи — офицера, чья роль заключалась в наблюдении за падением снарядов и корректировке огня двадцати пяти 37-мм пушек. Он говорил о «фронтальном обзоре» и «времени на цель». Для меня эти термины были такими же непонятными, как греческий язык, но Стайн, к его и нашему с Джоком удивлению, разбирался в них со знанием дела. Его корабль отплывал через двадцать дней; Стайн намеревался провести оставшуюся часть отпуска с семьей в Колликотте.

— Чэп? Ты сделаешь кое-что для меня?

Он передал мне свою рукопись. Роуз нахмурилась.

— Вы не находите эту просьбу странной? — спросила она. — Стайн, я не вынесу, если вы, уезжая на фронт, предвидите для себя какой-то ужасный конец!

— Ну, что вы, дорогая, — ответил он. — Я переживу всех вас, вместе взятых.

Выше уже упоминалось, что Роуз была младшей сестрой моего друга. Пока мы учились в Магдалене на первом курсе, по выходным дням к Джоку из Лондона приезжала его девушка. Чтобы придать ситуации благопристойный вид, Шейлу всегда сопровождала Роуз. Вот так мы с ней и познакомились.

В тот период времени я был девственным в квадрате или даже в кубе, если такое возможно. Концепции секса или любви казались мне абсолютно непостижимыми. Кроме матери, я не знал ни одной женщины — и уж тем более девушки, которая проявила бы ко мне симпатию. Мои поверхностные представления об отношениях со слабым полом были почерпнуты только из книг. Роуз изменила это. С первых мгновений нашей встречи я почувствовал, что она видит меня насквозь — точнее, оценивает некую суть, недоступную для моего восприятия. Она как бы видела не только нынешнего «меня», но и того, кем я стану в будущем. И обе эти части понравились ей. А я, впервые увидев Роуз, счел ее самым восхитительным из всех созданий, на которых когда-либо останавливался мой взгляд. Кроме того, она обладала потрясающим умом. Я никогда не встречал еще девушки, которая заставляла бы меня смеяться. Роуз не боялась никого и ничего — в том числе и меня. Я был ошеломлен ее смелостью и доверием. Я не мог вообразить более достойной женщины, чем она, и не смел ухаживать за ней, считая подобное действие такой же фантастикой, как полеты к луне. Самой сильной эмоцией, которую я чувствовал по отношению к ней, было желание защищать ее от всех бед на свете. Она казалась мне такой бесценной, что ради нее я без колебаний пошел бы в огонь и в воду. Конечно, я не признавался в этом ни себе, ни ей. Мы совершали длительные прогулки по лужайкам колледжей или плавали на лодке по Исис и Червеллу.

Однажды чудным вечером я управлял шестом на нашей маленькой арендованной лодке. Когда мы проплыли мост Магдалены, Роуз вытянулась и опустилась спиной на лавку, сложив на груди ладони. На меня нахлынул ужас. Шест замер в моих руках. Я чувствовал, что погружаюсь в обморок. Роуз тут же села и, схватив меня за пояс, помогла удержать равновесие.

— Что с тобой? — спросила она.

Мне потребовалось несколько минут (не говоря уже о паре пинт в пивной «Исток реки»), чтобы осмыслить ситуацию. Там, в лодке, Роуз приняла позу, которая напомнила мне мать в моем страшном сне. Мне пришлось рассказать ей о кошмаре, о смерти матери и о своей убежденности, что я не спас своих родителей, так как был слишком юным и маленьким.

— А как выглядела твоя мама? — спросила Роуз.

Я знаю, ей хотелось выяснить, насколько она похожа на нее. Но даже сейчас, вспоминая то время, я могу сказать, что Роуз имела совершенно другие черты. Моя мать походила на меня. Она была черноволосой ирландкой, с «мрачным дьяволом» внутри — так отец называл ее ворчливую депрессию, в периоды которой ничего уже не помогало. Мне верится, что, когда я увидел ее безжизненной на хирургическом столике, она выпустила этого дьявола на волю. Или, возможно, он одержал над ней полную и окончательную победу.