Читать книгу - "Маршал Италии Мессе: война на Русском фронте 1941-1942 - Александр Аркадьевич Тихомиров"

силы превосходят английский флот и заставят его покинуть Средиземное море, как только Италия вступит в войну, что итальянские военно-воздушные силы более эффективны, чем когда-либо, и он ручается за это, так как они находятся под его личным контролем.

Несколько дней спустя Гитлер устроил еще одну их личную встречу, во время которой заметил, что Муссолини, припертый к стене фактами и цифрами, которые представили немцы, вел себя как школьник, не выполнивший домашнего задания. Дуче, как всегда, был очарован и восхищен самоуверенностью Гитлера, но не упустил возможности снять с себя вину за неучастие Италии в войне. Гитлер не обратился к итальянской стороне с прямой просьбой присоединиться к наступлению, но повторил завуалированную угрозу, что им следует как можно скорее решить, хотят они или нет господствовать на Средиземноморье.

В ответ Муссолини подтвердил свою решимость воевать, как только убедится, что война будет недолгой. К несчастью, он опять предпочел изъясняться на немецком языке без переводчика, и поэтому не смог доходчиво разъяснить противной стороне некоторых моментов, которые он, как «старейший среди всех диктаторов», считал себя вправе выдвинуть на первый план. Муссолини хотелось бы отговорить своего союзника от фронтального наступления на Францию, предполагая, что немцы уже достигли основных целей, и, следовательно, для обеих стран сейчас было бы лучите выработать компромиссное решение, открывающее возможности для примирения. Впоследствии он сомневался, прозвучало ли это предложение достаточно убедительно. Муссолини опасался также, что зашел слишком далеко, окончательно связав себя обязательством вступить в войну. Но он в равной степени боялся и оказаться в стороне – триумфальная победа немцев без всякого участия со стороны Италии его никак не устраивала.

Спустя несколько недель немцы неожиданно напали на Россию. Время от времени Муссолини подумывал о том, что однажды он мог бы открыть общий со Сталиным фронт против демократических государств, и некоторые фашисты одобряли эти планы на будущее. Но в июне 1941 года он, ни минуты не колеблясь, предложил двинуть свои войска против России, несмотря даже на то, что немцы неохотно приняли это предложение и предпочли бы лучите, чтобы он сосредоточил все свое внимание на Северной Африке. У Муссолини было невысокое мнение о русской армии, которую фашистская пропаганда поносила за чрезмерную политизацию. Он считал, что итальянцам достанется больше добычи, если они появятся на русском фронте до того, как закончится война. Это была точно та же ошибка, которую Муссолини сделал год назад. Желая показать, что он командует в этой войне наравне с Гитлером и будучи убежден, что русские по расовым признакам стоят настолько ниже итальянцев и немцев, что не смогут оказать большого сопротивления, он считал, что новая война продлится не более нескольких недель или месяцев. А так как у него не было ни времени для повторного обдумывания этих вопросов, ни потребности выслушать мнение министров и генералов, он вновь положился на свою политическую интуицию.

Прибыв в войска, отправлявшиеся в Россию, Мессе был крайне удивлен «шапкозакидательскими настроениями» офицеров. Он писал: «Ко мне в штаб прибыли из Рима шесть журналистов… Я спросил их, что думают в Риме об этой войне и какие указания они получили для описания событий. Все они единодушно заявили, что в Италии весьма распространено мнение, что война близится к победному концу. В связи в этим им рекомендовали не драматизировать событий, чтобы не производить тяжелого впечатления своими корреспонденциями. Таковы были указания министерства культуры»[11].

Увы, подобные настроения разделяли не только журналисты, но и почти все старшие и младшие офицеры итальянской армии. Выражая общий настрой, Муссолини спросил германского военного атташе генерала фон Ринтелена: «Не опоздают ли мои войска в Россию?». А посол Альфрери во время проводов экспедиционного корпуса обратился к стоящему с ним рядом немецкому генералу: «Эти солдаты успеют прибыть вовремя, чтобы принять участие в каком-либо крупном сражении?». Тот удивился и ответил вопросом на вопрос: «Это ваша единственная забота, господин посол?»[12]

Муссолини самонадеянно полагал, что итальянцы проявят большой энтузиазм, услышав о появлении у них нового врага, с которым можно померяться силами. Как бы странно это ни звучало, Муссолини опять стал говорить о том, что у него и войска, и вооружение лучше, чем у немцев, приспособлены для такой войны. И даже когда спустя несколько дней обнаружилось, что русские гораздо сильнее, чем он предполагал, дуче не изменил своего мнения, но потребовал, как привилегии, права еще больше усилить итальянский контингент. Итальянцы на русском фронте во что бы то ни стало должны были численностью превосходить румын и испанцев, чтобы Муссолини имел право на равное партнерство с Германией при новом дележе Европы.

В августе Муссолини опять посетил Гитлера, дабы окончательно обсудить предстоящее мирное соглашение. Из того что происходило на Восточном фронте, Муссолини должен был понять, что о молниеносной войне говорить не приходится. Однако попросил Гитлера позволить ему послать еще десять дивизий.

В октябре 1941 года, после того как фюрер еще раз убедил Муссолини, что война почти выиграна, он предложил удвоить итальянские силы на русском фронте. Штаб армии счел это предложение абсурдным. Для переброски такого количества войск просто не было транспортных средств. «Моторизованные дивизии», о которых он говорил, были далеко не моторизованными. Но для дуче этот факт не имел существенного значения. Раз уж, как о том настойчиво твердила пропаганда, война, в сущности, закончена, то «две сотни тысяч солдат в России будут стоить больше шестидесяти тысяч, когда мы сядем за стол мирных переговоров». Важно было также, чтобы группа итальянских журналистов вовремя достигла линии фронта и успела сделать репортаж о взятии Москвы.

Несмотря на это, отношения между Италией и Германией отнюдь не становились дружественнее. Немцы злились на Муссолини за беззаботное разбазаривание военных секретов и сообщали ему о своих планах лишь в самый последний момент или в том случае, когда хотели перехитрить врага. Кое-кто в Германии с надеждой смотрел вперед, ожидая времени, когда они открыто смогут управлять Италией как марионеточным государством.

Изначальное доверие между союзниками утрачивалось по мере того, как угасала надежда на быструю победу. В тесном кругу Муссолини не раз поносил немцев за отсутствие понимания, бескультурье, ненадежность. Он с удовольствием следил за их сокрушительными поражениями в России и английскими бомбежками. Он даже опять начал подумывать о том, что для Италии было бы лучше, если бы войну выиграли демократические государства или, по крайней мере, если бы немцы потерпели еще несколько больших неудач. Муссолини нравилось, что некоторые из его антинемецких замечаний стали известны в Берлине, так же, как и его