Читать книгу - "Балатонский гамбит - Михель Гавен"

— Я не хотела, чтобы он разрывал отношения с женой, — она произнесла тихо. — Он собирался подать рапорт рейхсфюреру о разводе. И он очень хотел, чтобы у нас родился малыш. Этого не произошло, я потеряла ребенка, и другого иметь уже наверняка бы не смогла. К тому же рухнуло государство, он оказался в плену. Даже не ожидая, что все обернется этим чудовищным процессом, человек должен знать, что у него есть дом, что его любят и ждут. Это очень важно, чтобы вынести все испытания. А теперь со всеми этими издевательствами, тем более.

— То есть ты согласилась на то, чтобы он считал тебя погибшей?

— Да, так лучше.

— Для кого? — Джилл взяла ее за руку, повернула к себе. — Мне кажется, мама, знать, что человек, которого любишь, погиб, это казнь пострашнее электрического стула или той виселицы, которой им сейчас угрожают.

— Но в этом нет ничего удивительного, — возразила Маренн и высвободила руку. — Тогда в Берлине погибали многие.

— Ты испугалась? Ты испугалась сказать, что потеряла ребенка и другого не будет? Неужели это самое важное?

— Если я не могу подарить того, что он хочет, зачем отбирать отца у троих детей? — ответила Маренн мягко. — Да, я не смогла бы нанести такой удар женщине, которая осталась в разгромленной стране одна с тремя детьми. А я в это время спокойно живу в Париже. Или вот прогуливаюсь по тенистым аллеям своего замка в Провансе не с кем-нибудь, а с бывшим премьер-министром Великобритании. Как ты себе все это представляешь? Я решила, что это не нужно.

— Ты решила за себя, — вздохнула Джилл. — Но не за него. Он ничего не знает о твоих прованских замках и о дружбе с Уинстоном, которая, возможно, спасет ему жизнь. Он помнит тебя другой. И если он так любил тебя, как только может мужчина любить женщину, со всей честью и страстью, что был готов ради тебя на все, на то, чтобы разрушить свою прежнюю жизнь, то каково ему было узнать, что тебя нет в живых? Это даже жестоко, мама. Он предложил тебе все, что у него было, свою жизнь, свою честь, свою любовь. Это очень благородно. Подумай, какой это был для него удар узнать, что ты погибла, а он ничего не сумел для тебя сделать, не смог тебя защитить. Что еще может желать мужчина, это защитить свою женщину, своих детей. Все навалилось разом — крушение рейха, плен, унижение, твоя смерть, потом все эти издевательства, наконец, смертный приговор, который если и удастся отменить, то с большим трудом. Если бы он знал, что ты жива, ему было бы легче. А так — я даже не представляю, — Джилл глубоко вздохнула. — Знаешь, мама, — продолжила она шепотом, в голосе чувствовались слезы, — если бы мне сейчас сказали, что Ральф жив, что у него другое имя, другая жизнь, пусть даже другая семья, я бы все равно побежала к нему, но это невозможно. Смерть безвозвратна, обратной дороги нет, — по ее бледной щеке скатилась слеза. Маренн обняла ее, прижимая ее голову к своему плечу. — Как страшна, как ужасна эта пустота, если любишь, а того человека нет. Я думаю, он чувствует то же, что и я. Совершенно то же, мама. Это невыносимо. Зачем ты сделала это? Ты только заставила его страдать еще сильнее.

— Девочка моя, но ты представь себе и другое, как бы мне тебе это объяснить? — она подняла голову Джилл, заглядывая ей в глаза. — Самая обычная женщина — не королева, не принцесса, не правнучка императора, не светило медицинской науки — ждала своего красавца мужа тринадцать лет. Она пережила все, даже то, что его приговорили к смерти. И вдруг появляется другая, вся в бриллиантах и мехах. Здравствуйте, я тоже люблю вашего мужа и хочу быть с ним. Может быть, кто-то может так сделать. Я не могу.

— Но мама, все, что от тебя требуется, это только дать знать, что ты жива, — воскликнула Джилл, смахивая рукой слезы. — Если бы он знал, что ты жива, он нашел бы выход, как сделать так, чтобы и она не была обижена, и вы оба были счастливы. Как ты не можешь понять: одно другого не заменяет! Там, может быть, есть жена, но если в сердце пусто, то пусто. Никто не заменит того, кого любишь. Я слишком хорошо знаю это. Да и дети тоже, они уже давно выросли, да они и так выросли бы. Зачем ты все решаешь в пользу них, ты реши за себя. А ты опять приносишь себя в жертву. Но только счастья не прибавится там, где его уже нет. И заново не появится — откуда?

— Возможно, ты и права, дорогая моя, — Маренн поцеловала Джилл в лоб. — Я испугалась и смалодушничала. Я подумала, так проще. Испугалась всей полноты чувств, к которым не привыкла. Конечно, если бы рейх существовал, большевиков отбили бы хотя бы от Берлина, все решилось бы быстро и легко. Я часто думала про себя, как это могло бы быть, — она склонила голову Джилл на свое плечо, обнимая ее за плечи. — Он бы обязательно приехал в Берлин. Объяснился с женой и своей семьей, — она вздохнула. — Не знаю, чтобы они ему сказали, но вряд ли они бы заставили его изменить решение. Потом бы приехал к нам в Грюнвальд. Я бы познакомила его с тобой. Я спрашивала себя, как бы она отнеслась к этому. Как бы ты отнеслась к этому, Джилл? — она взглянула в лицо дочери. — К тому, чтобы к нам приехал прямо с фронта штандартенфюрер СС, награжденный всеми высшими наградами, какие только были в рейхе, молодой, очень красивый, воспитанный и хорошо говорящий на трех языках и ничуть не хуже играющий на рояле. И я бы хотела, Джилл, чтобы ты позволила мне никогда с ним не расставаться. Что бы ты мне ответила? Признаюсь, я даже боялась думать тогда.

— Что бы я ответила? — Джилл улыбнулась, выпрямилась, поправила волосы. — Я бы сказала: я рада, мама. Все, что хорошо тебе, мама, хорошо и мне, ты же знаешь. Конечно, я никогда его не видела. Но мы бы нашли, о чем поговорить. А потом, наверное, подружились бы. Ведь он танкист, как и Штефан. Я бы вспомнила все, что Штефан рассказывал мне, и что-нибудь такое ему сказала про эти самые «тигры» и «пантеры», которые я увидела только в апреле сорок пятого в Берлине. Впрочем, что я скажу, мама, это все неважно, второстепенно. Главное — чтобы ты была счастлива. И ведь тогда Ральф тоже остался бы в живых, — у нее на лбу залегла глубокая морщина, Маренн снова обняла ее за плечи. — А у тебя есть его фото? — неожиданно спросила Джилл, оживившись. — Ты мне никогда не показывала. Покажи, познакомь нас, хотя бы заочно.

— Ну, пойдем, уже становится прохладно, — Маренн взяла ее за руку. — Подожди в гостиной. Я принесу.

Она поднялась в старый отцовский кабинет, где на полках стояли книги в тяжелых кожаных переплетах, взяла одну из них, раскрыла.

— Вот, — вернувшись в гостиную, протянула Джилл фотографию и смутилась, ожидая, что скажет дочь. — Это в Арденнах.

— Оберштурмбаннфюрер на «Королевском тигре»? — Джилл взглянула с любопытством и улыбнулась. — Мама, он красивый. Я жалею, что ты не пустила меня в Арденны тогда. Но очень рада, что ты туда поехала, и вы познакомились.

Она вернула фотографию Маренн.

— Да, он красивый, — Маренн взглянула сама, почувствовав, как больно сжалось сердце. — Но для мужчины это не самое главное. Разве наш граф де Трай не красив? Он еще красивее Йохана, но такой безалаберный. У Йохана железный стержень внутри, как был и у Генри. Такие мужчины вызывают во мне глубокие чувства, как выяснилось. Такие же, как и я, я тоже всегда иду до конца. Без компромиссов.