Читать книгу - "Отец и сын - Георгий Марков"

— Да ты, Михаил Алексеич, прямо философ! — усмехнулся Ведерников.

— А как же! Бог дал человеку разум, и если разум не нашел каких-то точек опоры, то в душе пустынно, как в покинутом доме.

— Михаил Алексеич молодец, Гриша! — вскинув лысую, лоснящуюся от пота голову, воскликнул Отс. — Я часто прихожу к нему, чтобы призанять у него этого спокойствия и созерцательности. Силен дух его…

— Зато ты силен телом, — чуть улыбнулся Кибальников. — Знаешь, Гриша, сколько у нашего Карлыча детей? Трое!

— Верно! И, кажется, будет четвертый. И за что Бог наказал меня на старости лет? — невесело рассмеялся Отс.

— Это хороший признак, Кристап Карлыч. Значит, в молодости ты не растратил себя на пустяки, сберег силы.

— А ведь и в самом деле, Гриша, я был сдержан в молодости, порок разврата был чужд мне…

— А как вы пережили коллективизацию? Коснулась она вас или нет? Я частенько с тревогой думал: «А уцелеют ли от этого урагана наши хуторяне?»

— Пока, ты видишь, уцелели! На хуторах настоящего колхоза не организуешь — все разбросаны. Но все-таки остаться совсем в стороне от коллективизации было невозможно. Мы нашли наименьшее зло. Все мы, хуторяне, объединились в промыслово-кооперативную артель. В зимнее время производим сани, дуги, оглобли. Это дает нам денежный заработок, а наши земельные участки снабжают нас хлебом, молоком и овощами. Мы не единоличники. И фактически и юридически.

— И это устраивает вас, Михаил Алексеич? — спросил Ведерников, когда Кибальников сделал паузу.

— Еще как! У нас с Карлычем уже трехлетний стаж жизни в коллективе. Ты знаешь, Гриша, я часто с благодарностью вспоминаю этого хама и грубияна полковника Касьянова — Фиалкова, который принудил нас идти в сельскую жизнь. В условиях города мы давно бы сгинули. Уцелеть на государственной службе белому офицеру так же трудно, как медведю пролезть в игольное ушко. А тут мы живем. Советская власть довольна нами, а мы довольны ею. Я говорю без тени иронии.

— Обрати внимание, Гриша, как научился рассуждать Михаил Алексеич! — поглядывая то на Григория Ведерникова, то на Кибальникова, засмеялся Отс. — Его трезвый ум заметили даже у нас в артели. Он избран от наших хуторян членом правления. Еще год — и мы увидим его во главе нашего промыслово-кооперативного союза. Советская власть ценит умных, знающих людей. Этого у нее не отнимешь. Вспомни, каким завлекательным оказался лозунг Ленина о привлечении военспецов к управлению Красной Армией. Брусилов-то клюнул именно на эту приманку.

— Ты, Михаил Алексеич, не вступил еще в большевистскую партию? — перебивая Отса, спросил Ведерников.

Кибальников бросил на него испуганный взгляд: шутит он или говорит всерьез? Но понять этого не смог. Гость хмуро сощурился и смотрел на него с напряженным интересом.

— Что ты, Гриша?! Какой же я большевик? Правда, происхождение мое бедняцкое. Мой отец имел в Саратове часовую мастерскую, и сам в ней работал, не разгибая спины. Я служил в царской армии, а потом был белым офицером, — неуверенно, с долей робкой растерянности сказал Кибальников, подергивая себя за черную, с проседью бородку.

— А ты, Кристап Карлыч, как думаешь на этот счет? — спросил Ведерников, обернувшись к Отсу.

— Как думаю? — переспросил Отс и замялся, испытывая неловкость от пристального взгляда Ведерникова. — Думаю так: пустой, ненужный это разговор. Я хоть обнищавший, но все-таки барон. Я ведь, господа, не Отс. Отсы — это эстонцы. Я Отсбург — немец. Я признаю, что большевики победили, за ними сила и власть, но торжествовать по этому случаю я не хочу.

— Но и бороться ты перестал с ними, — как бы мимоходом вставил Ведерников, и не свойственная ему ранее ехидная улыбочка скривила губы.

Отс смущенно посмотрел на Кибальникова, взгляд его вопрошал: что он, этот приезжий друг, от нас хочет, куда он клонит со своими неясными, сбивающими с толку вопросами?

— Мы говорим, Гриша, что думаем. Возможно, что говорим не то, но мы ведь жалкие провинциалы, жутко отставшие от жизни, — поспешил на помощь Отсу Кибальников. — Расскажи лучше о себе, покажи, какой ты теперь? Поучи нашего брата — деревенского жителя — уму-разуму.

Ведерников встал из-за стола, скрестив руки на груди, сделал два шага назад, очевидно, для того, чтобы лучше видеть Кибальникова и Отса. Снова его сочные, полные губы скривились в усмешке.

— Каков я? А я таков: закончил университет, вступил в большевистскую партию, нахожусь на руководящей работе в Советском государстве.

— Постой, подожди! Как же ты обошел все подводные рифы?! — воскликнул Отс восхищенно.

— Вы отстали, милые друзья! Умопомрачительно! Особенно ты, Кристап Карлыч. Ты имел некогда титул барона. Ну и что из того? Нельзя держаться за старые понятия и представления, как за нечто неподвижное. Невольно станешь рабом этих понятий, идолопоклонником. А ведь времена язычества давно миновали! Надо идти в ногу со временем, улавливать его веяния, ставить паруса по ветру, а не против него. Иначе — гибель. А погибают пусть дураки, мы же должны жить и процветать. Процветать! Не правда ли, Михаил Алексеич?!

Ведерников ждал от Кибальникова одобрения, но тот опустил глаза и молчал. То, что он услышал, было новым, поразительным и захватывающим. Кибальников в размышлениях о жизни не раз и сам приближался к этой мысли. Но так четко сформулировать ее, высказать хотя бы тому же Отсу, у него не хватало смелости. Полковник Касьянов — Фиалков и полковник Звонарев — Сновецкий перед своим бегством за границу, когда их провал был уже неизбежен, предписали им линию поведения жизни: уходите глубже в народ, прячьтесь в нем, мужиковствуйте до поры до времени и бойтесь только одного — растраты ненависти к коммунистам.

Долгие годы Кибальников и Отс держались этой линии. Она принесла им успех. Они отсиделись в целости и сохранности. Рядом с ними советская власть корчевала бывших буржуев, чиновников, офицеров, кулаков. Ураган проходил то где-то в стороне, то над их головой, но у них земля под ногами оставалась твердой. Однако они понимали, что вечно так продолжаться не может. У всего есть свои пределы.

— Да, Гриша, ты сказал умные слова. Над ними стоит серьезно подумать. Я долго молчал потому, что ты поразил меня в самое сердце, — наконец с раздумьем произнес Кибальников, оглаживая бородку.

— А я окончательно сбит с толку, Гриша! Уж ты извини меня, — беспомощно взмахнул руками Отс.

— Ну что, Карлыч, младенца-то из себя разыгрываешь?! — набросился на Отса Кибальников. — Гриша в самом деле вообразит, что мы превратились тут в истуканов. Все просто, как дважды два: плетью обуха не перешибешь. Советская власть сильна и крепка сейчас. Бороться с ней старыми приемами не только рискованно, но, главное, нецелесообразно.

— Браво, Михаил Алексеич! С советской властью тоже можно жить, если не быть идиотом, — одобрил Ведерников и покосился на Отса. — А на тебя я дивлюсь, Кристап Карлыч…

— Нет, право, я заплутался. По-вашему выходит, что советской власти я должен поклоняться так же рьяно и преданно, как я поклонялся его императорскому величеству… Но душа-то есть у нас или мы бездушные существа?