Читать книгу - "Штрафбат - Эдуард Володарский"

И сейчас же зазвенел звонок. Мишка побежал открывать. На пороге стояли мужчина в штатском костюме и женщина в праздничном крепдешиновом платье. В руках у женщины был букет цветов, у мужчины коробка, перевязанная красной ленточкой. Но лица почему-то были совсем не праздничные, а растерянные, тревожные.

— Паша! Аська! Нельзя так запаздывать! — укоризненно произнес Головачев. — Понимаю, мой день рождения не всенародный праздник, но друзья должны приходить вовремя!

— Вы радио слушали? — спросил Паша.

— Да нет, с утра выключено, — ответил Головачев.

— Война, Андрюша… — дрожащим голосом сказала женщина. — Молотов по радио выступал…

…И промелькнула, как всполох, ночь. Он обнимал и целовал свою ненаглядную Антонину, шептал:

— Женушка ты моя сладкая… женушка ты моя вечная… как же я тебя люблю…

Антонина изнемогала в сладкой истоме, выгибалась и вытягивалась, словно хотела слиться с ним в единое целое, и повторяла, будто в забытьи:

— Андрюшенька… Андрюшенька… Андрюшенька…

…Раненый солдат сполз с Головачева, перевернул комбата на спину. Сзади напирали бежавшие штрафники.

— Ну, че копаешься? Че там?

— Комбата убило! — крикнул солдат.

— Ах ты, мать твою!

— Мало комбат покомандовал. Вроде мужик был ничего…

— Как раз, кто — ничего, тот первый и получает…

— Вперед, ребята, вперед, чего встали?!

Рядом взорвалось еще два снаряда. Раненого подхватили под руки, и тот, тяжело ступая, двинулся вперед, перешагнув через мертвого Головачева. Глаза комбата были открыты. И следующие солдаты перешагивали через мертвого комбата. Кто-то неловко наступил мертвому на грудь, от чьего-то сапога отвалилась лепешка глины и упала Головачеву на лицо… и переступали, переступали… и бежали вперед, к своим позициям, как к избавлению.

Но едва показались знакомые окопы, немцы перенесли артиллерийский огонь туда, на позиции русских. Штрафники, наблюдавшие за обстрелом нейтральной полосы, кинулись к укрытиям.

— Во дают, гады!

— В большую ярость фрицы пришли, ребята, крушат, как подорванные!

— Уже больше часа молотят! Осатанели!

— А че им, боеприпаса у них навалом!

— Значит, со жратвой ничего не вышло?

— Ничего, голодный шустрей бегать будешь.

Как проскочили бегущие лавину огня, они и сами не могли бы сказать. Из последних сил валились в окопы, расползались по убежищам. В блиндажи и укрытия забился весь батальон. Стонали раненые, матерились все, кто ходил к продовольственному складу. Бинтовали друг другу руки, ноги, головы.

— Устроили, суки, пионерский поход за бубликами!

— Как же вы так нарвались-то?

— Это лучше у майора Харченки спросить, только дохлый он уже.

— Был бы живой, я б его сам пристрелил, тварь паскудную!

Накат блиндажа сотрясался при каждом взрыве, испуганно металось готовое вот-вот погаснуть пламя самодельной коптилки.

— Отсыпь махорочки, браток, курить страсть как охота.

— Говорили, что на том складе курева было завались?

— Было, да сплыло…

— Лучшей нашей махорки нету! Немецкие цигарочки слабенькие, кислые какие-то — куришь, а не накуриваешься.

— Много народу поубивало?

— Ой, много, браток, много-о-о… Раненых человек тридцать принесли. На горбу одного нес, думаю, ну все, еще шагов десять пробегу и пупок развяжется!

Артиллерийская канонада не утихала, ухали, грохали взрывы, содрогались стены блиндажа, сыпалась с наката земля…

— Белянов, родной мой, слушай приказ, — говорил генерал Лыков в телефонную трубку. — Батальон штрафников обескровлен — большие потери, много раненых. Немцы утюжат его позиции уже два часа. Если после этого они атакуют, создается реальная угроза прорыва. Как слышишь? Ага, хорошо. Так вот, перебрось в расположение штрафников батальон Подгорного. И дивизион сорокапяток… А вдруг танки? Слушай, Белянов, хватит прибедняться, приказано — сделано! Ну, вот и хорошо! Действуй, Белянов!

— Товарищ генерал, штрафбат на проводе, — сказал связник.

— Головачев? — спросил Лыков и услышал голос Твердохлебова:

— Комбат Головачев убит. Временно командование батальоном принял на себя.

— Ну и командуй дальше, Твердохлебов, — распорядился генерал. — Приказ о назначении получишь. Что еще?

— Много тяжело раненных. Прошу прислать хоть какой-то транспорт — вывезти людей в дивизионный госпиталь. Помрут люди, — громко говорил в трубку Твердохлебов.

— Только слюни не распускай, Твердохлебов! — резко оборвал генерал. — Раньше я такого за тобой не замечал! Придумаем что-нибудь! Жди!

На другом конце провода Твердохлебов положил телефонную трубку на ящик, ладонью утер мокрое от пота лицо.

За дощатым столом сидели Балясин, Чудилин и отец Михаил.

— Ну, где этот картежник хренов? — зло спросил Твердохлебов.

— Сказал, мигом обернется, — ответил Чудилин, куря самокрутку.

— А Глымов? Шилкин? — Твердохлебов тяжело опустился на табуретку. — За смертью их посылать…

— А сколько нас от первого состава уцелело? — вдруг спросил Балясин. — Считаю — всего девять человек получается…

— Уже хорошо, — усмехнулся Чудилин.

Наверху продолжала греметь канонада, стены блиндажа дрожали.

— Немец совсем озверел — долбит и долбит, — пробормотал Балясин.

— Разозлили мы их здорово… — опять усмехнулся Чудилин.

— Скорее — майор Харченко, — вздохнул Балясин. — Паскудный был человек, как его только земля носила?

— Негоже так, ребята, не по-христиански: про покойника — или ничего, или хорошо, — прогудел отец Михаил.

— Тогда лучше помолчим, — отозвался Балясин. — А ты помолись за нас, батюшка, за всех отверженных и погибших…

Но молчание было недолгим — дверь в блиндаж открылась, и один за другим вошли Шилкин, Глымов и Леха Стира с мешками за спиной. У Лехи была забинтована рука, у Шилкина перевязана голова, и пилотка едва держалась на самом затылке. В ту же минуту рвануло так, что ходуном заходили бревна наката.

— Ну, озверел фашист, мать честная!

Штрафники прошли к столу, сняли свои «сидоры», стали вытаскивать банки, пачки галет, бутылки рома.

— Остатки сладки! — сказал Стира.

— Раздали ребятам все, что было в ямке спрятано. Выгребли подчистую, — добавил Глымов.

— Короче, кормушка закончилась, — заключил Шилкин.

Сообща принялись вскрывать ножами консервные банки, откупоривать бутылки, расставляли алюминиевые мятые кружки.