Читать книгу - "Моя купель - Иван Григорьевич Падерин"

— Вот за этим я и пришел к тебе, товарищ комдив.

— Что ты предлагаешь?

— Долго ли собираешься тут сидеть? — вопросом на вопрос ответил Филимонов.

Алексей тяжело вздохнул, присел к столу и ответил шутя:

— Как видишь, снова сажусь.

Потом, помолчав, объяснил, что после окончания института поступил на «Мосфильм», работал режиссером, принимал участие в постановке фильма «Сорок первый», затем уезжал в Киргизию, где ставил фильмы. «Мы из Семиречья», «Девушка с Тянь-Шаня». Затем был переведен в Казахстан. Недавно вернулся в Москву и ждет предложения от руководителей студии — какой фильм ставить, попутно работает над повестью о юном герое Ване Федорове.

— Понятно, — сказал Филимонов. — Я не хочу ломать твои планы, но давай подумаем: приближается двадцатилетие Победы, не пора ли встретиться с теми, кто прошел с тобой по трудным дорогам войны?

— И с тобой? — сказал Алексей.

Хотя имя комиссара дивизиона почти нигде — ни в казармах, ни в сводках — не упоминалось и очень редко его видели возле командира (он проводил свое время с солдатами, в орудийных расчетах, забывая порой, где командные пункты), но боевые успехи дивизиона, дерзкие и решительные удары были немыслимы без него. В том-то, вероятно, вся суть успеха политработы в минувшей войне. В отличие от комиссаров времен гражданской войны, от которых требовалось направлять и контролировать действия командира от имени партии, политработники Великой Отечественной войны центр своего внимания перенесли на проведение воли командира в жизнь, готовили души людей к решительным действиям и тем самым создавали почву для самых разумных решений.

— Я уже со многими установил переписку, — сказал Борис. — Кстати, в Хомутовке, Юдовке, Березах и в других селах Курской области часто вспоминают тебя, называют «комдивом бессмертных».

— Что же ты предлагаешь, комиссар?

На стекле окна холодный ветер настрогал узорчатые бельма. Заледенел подоконник. В комнате похолодало так, что трудно было установить, где теплее — на улице или здесь, но собеседники не чувствовали холода. Вся длинная январская ночь показалась им короче майской.

— Тебе, наверное, пора отдыхать? — спросил на рассвете Филимонов.

— Некогда, с первой электричкой уедем в Москву, — ответил Алексей.

— Куда спешишь?

— О чем ты спрашиваешь? — удивился Алексей. — Только что десять раз повторял: приглашают на радио...

— Правильно, говорил, только сначала надо побывать у нашего бывшего командующего шестьдесят второй армией.

— Не до нас ему небось.

— Примет, — с уверенностью сказал Борис Филимонов. — Он давно хотел повидаться с тобой, поговорить. Ведь он тоже считал тебя погибшим.

— Тогда давай сначала чаек согреем...

Встреча вторая

Первое февраля 1964 года. Вокзал станции Томск-1‑я.

Старшая стрелочница Антонина Давыдова, осматривая перронные пути, вдруг заволновалась: по радио упомянули ее фронтовую кличку — Солнышко.

Да, да... Это та самая Тоня Давыдова из Сталинграда. Через двадцать с лишним лет она услышала голос своего командира. Он выступал по радио. Услышала — и не поверила. И будто снова рядом взорвалась фугаска, завалила землей так, что больно дышать, а на сердце радостно: в ушах звучал голос человека, которого считала погибшим. Быть может, это ошибка? Нет. Диктор объявил, что перед микрофоном выступал Алексей Яковлевич Очкин.

Глядя в сторону вокзала, откуда доносился знакомый голос, она не вытерпела, крикнула:

— Я слышу вас, товарищ лейтенант, слышу!..

От растерянности, от избытка радостных чувств ей на какое-то мгновение поверилось, что ее крик сию же минуту долетит до Москвы и застанет у микрофона командира, которому перевязывала голову и который обозвал ее «рыжая», а затем ласково — «Солнышко». Она как бы вновь увидела его в горящих цехах завода, затем на круче берега Волги.. Высокий, белокурый, чубастый, еще совсем юный лейтенант — комдив Алексей Очкин.

После госпиталя Тоня попала в действующие части, наступавшие на запад, и буквально затерялась в круговороте фронтовых событий. Наступающий фронт — это штормовой океан, в любую минуту может захлестнуть волна и выбросить кто знает куда. Снова ранения, госпиталь, затем демобилизация...

После войны Тоне удалось установить переписку с бывшим разведчиком из группы Очкина, отчаянным сибиряком Николаем Смородиным. Тот очень скупо писал о себе: «Инвалид, но живу, работаю. С лейтенантом Очкиным расстался на круче и больше не встречался. Славный был командир». И все. Был! Значит, не стало...

И вдруг — вот он, его живой голос. Жив! Его выступление по радио сопровождается песней:

Где же вы теперь, друзья-однополчане?..

Значит, надо откликнуться. Побежала к военному коменданту станции, чтоб поделиться радостной вестью.

— Жив, жив мой командир! Как ему передать привет, может, по военному проводу?..

Комендант тотчас же пригласил ее в комнату отдыха военнослужащих. Там демонстрировалась кинохроника. И Тоня встретила, точнее, увидела на экране своего командира. Высокого, плечистого. И диктор назвал его, Алексея Очкина, командиром группы «пятидесяти семи бессмертных».

Дома Антонину Давыдову встретила дочь Рая с газетой в руке.

— Мама, смотри, читай, что Чуйков пишет... Твое имя называет. Солнышко — Тоня Давыдова, отважная санитарка из группы Очкина. Про Смородина пишет... Алексей Очкин тут упоминается, командир вашей группы. Это тот, про которого ты говорила — погиб на круче?

— Говорила, дочь, говорила. И рада, что ошиблась. Сегодня в кино его видела и голос слышала. Послала ему телеграмму, поздравила с возвращением из мертвых.

Встреча третья

Июнь 1964 года. Совхоз «Чаинка» Купинского района Новосибирской области.

С большим опозданием прочитал в «Известиях» о себе, о своих боевых делах на круче волжского берега бывший разведчик, истребитель танков, теперь столяр совхоза, Николай Ильич Смородин. Тот самый Смородин, которого после тяжелого ранения привязали к бревнам и отправили вниз по течению Волги. О нем и написали как о погибшем. А он выжил. И не только выжил. Но летом сорок третьего года его снова подстерегла беда. В боях за Харьков в районе тракторного завода взрывом мины ему оторвало обе ноги.

Вернулся он домой, в Сибирь, в родной колхоз, в котором до войны работал трактористом. Вернулся без ног. Что делать? Рабочих рук в колхозе не