Читать книгу - "Бомбы сброшены! - Гай Пенроуз Гибсон"

Впереди в кресле радиста сидит Хатч. Он совершил вместе со мной 40 вылетов, и ни разу у него не дрогнула рука. Он принадлежит к тем великим маленьким англичанам, у которых железный характер. Во время большинства полетов он страдает от воздушной болезни, но когда он берет в руки ключ рации, болезнь куда-то моментально улетучивается. Он влюблен в симпатичную девочку из Бостона.

В носовой башне сидит Джим Диринг из Торонто, Канада. Это его первый боевой вылет. Он еще совершенный юнец, но так как мой лучший стрелок внезапно заболел, искать замену уже не было времени, и я взял первого попавшегося.

Я уютно устроился в своем удобном кресле, но вот прогнать прочь тревожные мысли не могу. Что ждет нас семерых в Германии? У всех нас позади остались жены и возлюбленные, которые спят в тех домах, над которыми мы сейчас пролетаем. Англия выглядит мирно и безмятежно, но мы солдаты. И сейчас идет война, самая кровопролитная и жестокая в истории. Мы ведем бомбардировочное наступление. Я долго вел беззаботную жизнь и привык к ней. Но сейчас, когда я думаю о своих товарищах, не вернувшихся из полета, я содрогаюсь. От них остались только строчка на мемориальной доске в здании министерства авиации и памятная грамота в штабе эскадрильи. Я невольно ежусь в своем уютном кресле и стараюсь расслабиться. Мне нужно отогнать мрачные мысли и сосредоточиться на управлении самолетом. Неожиданно впереди возникает серебристое зеркало — появляется Северное море. Оно выглядит крайне неприветливо, потому все испытания у нас еще впереди. Я надеюсь, что через несколько часов оно покажется мне несколько иным.

А потом опять возникает Терри:

«Да, перед нами Ярмут».

«Нормально».

«Он самый, вижу гавань».

«Точно Ярмут?»

«Точно».

«О’Кей. Поворот на курс 110».

«Понял. 110».

«О’Кей».

И теперь наш самолет повернулся носом прямо к той точке, в которой мы пересечем голландское побережье. Море гладкое, как зеркало, буквально ни одной морщинки. Мы сразу спускаемся ниже и ниже, пока не оказываемся всего в 50 футах от воды. Это поможет избежать обнаружения радаром. Я пытаюсь перевести управление «G Джорджем» на автопилот, однако он оказывается неисправным. Самолет резко клюет носом, и я едва успеваю снова взять управление на себя. Один из самолетов, летящих слева, мигает красной сигнальной лампой, спрашивая: «Какого черта ты делаешь?» Я выравниваю машину и с облегчением пытаюсь закурить сигарету. Но пока я это делаю, мы во второй раз чуть не ныряем в воду. Мои парни могут подумать, что я просто спятил. В конце концов я прошу Палфорда раскурить мне сигарету. Ночь настолько светлая, что я могу четко видеть парней, летящих справа и слева от меня. Справа летит Джон Хопгуд на «М Мавэ», великий англичанин, которого мы зовем «Хоппи», самый надежный в мире друг. Он любит свою мать и обожает летать. Хоппи часто летал вместе со мной и не реже пил. Он всегда считал налеты на Германию интересной работой. Хоппи совершенно не имеет нервов и любит полет. Он смотрит на полеты, как на редкостную профессию, в которой можно достичь совершенства лишь путем долгих тренировок. Хоппи был одним из тех парней, которые категорически отказывались от отпуска, и совершил более 50 вылетов в моей эскадрилье. Он умеет держать строй, этот Хоппи. Его огромный «Ланкастер» летит совсем рядом со мной, всего в нескольких футах. Он четко держит курс, не меняя интервал ни на йоту. Однажды во время подготовки к этому рейду нам пришлось приземлиться в Манстоне в Кенте. Кончики наших крыльев буквально касались выстроенных на поле самолетов. Такое искусство восхитило истребительных лихачей, и они признали, что ни разу подобного не видели. Я должен заметить, что Хоппи был, вероятно, лучшим летчиком эскадрильи.

С другой стороны отсверкал сигнальным фонарем Олдиса какое-то сообщение Микки Мартин. Словно переговариваются корабли в составе морского конвоя. Микки прибыл из Австралии и тоже имеет огромный летный опыт. Он более грубоват, чем Хоппи. Для Мартина полет не интересен, если не сопряжен с опасностью. В прошлом, во время налетов на Берлин и Гамбург, он, вместо того чтобы возвращаться с остальными парнями на безопасной высоте 22 000 футов, спускался к самой земле и на бреющем пересекал Бельгию, Голландию и Францию, обстреливая по пути все, что только можно. Это для него своеобразное развлечение, которое нравится ему и его экипажу. Однако сегодня ему придется забыть свою вольницу и действовать строго по плану, потому что любое отклонение от него сорвет выполнение задания. И сейчас он летит рядом с нами. Но я замечаю, что он держится еще ниже меня, и потому начинаю слегка бояться, как бы он не хлебнул водички. Но, похоже, Мартин совершенно уверен в себе, потому что ни разу не опускается ниже 30 футов. Сзади летят все остальные — американец Мелвин Янг, который ведет Билла Эстелла и Дэвида Малтби. За ним следует Генри Модели вместе с австралийцами Дэйвом Шэнноном и Лесом Найтом. Это мое звено, и мы вместе — отличная команда.

Море удивительно спокойное, раньше я ничего подобного не видел. Когда Микки спускается ниже к воде, я четко вижу отражение его самолета. А на севере появляется кошмар всех бомбардировщиков — призрачное свечение. Ученые называют его северным сиянием — «Aurora Borealis», но слышали бы они, как называем его мы в тот момент, когда рядом вражеские истребители! Это свечение постоянно сопровождает нас все лето. Лето есть лето. Темное время суток очень непродолжительно. Нам следует как можно быстрее оказаться над целью и успеть вернуться назад.

Но в 200 милях отсюда в глубоких бункерах бодрствуют немцы. Мерцают зеленью катодные трубки сложной аппаратуры, которая должна засечь нас и поднять на ноги всю систему ПВО. Чем ниже мы летим, тем ближе сумеем подобраться, прежде чем нас обнаружат. Но я знаю, что на расстоянии 30 миль нас все равно заметят, даже если самолеты будут створками бомболюков задевать гребни волн. И тогда зенитчики помчатся к своим орудиям. И тогда истребители поднимутся в воздух. И тогда поднимается суматоха в центре управления ПВО. И тогда фрицы и квислинговцы помчатся в блиндажи и укрытия, со страхом вслушиваясь в гул моторов наших «Ланкастеров».

Хатч прочитал сообщение.

«Что там, Хатч?»

«Он говорит, что завтра ночью напьется до чертиков».

«Передай ему: «Ты совершенно прав. Это будет самая большая попойка всех времен и народов».

Хатч застучал ручкой сигнальной лампы.

Вскоре мы пролетели над маленьким конвоем, корабли которого прожекторами запросили у нас опознавательные. Мы сразу выпустили нужную сигнальную ракету, прежде чем они успели открыть огонь. Моряки, как обычно вежливые, передали прожектором: «Доброй охоты». Хатч, который обращался с прожектором так же умело, как с ключом рации, и который вообще не пил, отсверкал в ответ: «Мы собираемся завтра ночью напиться до чертиков».

Подозреваю, он этим сильно озадачил командира корабля. Тому оставалось лишь гадать — не ошибся ли его сигнальщик, принимая сообщение, или эти летчики вконец спятили.

Англия осталась далеко позади. Терри, спокойный как всегда, с помощью специального прибора измерил скорость нашего самолета относительно поверхности. Он неожиданно сказал: