Читать книгу - "Черное солнце Афганистана - Георгий Свиридов"

Майора Екимова подняли с постели глубокой ночью.

Заявился шеф-повар старшина Васильев, которого все уважительно называли Тарас Бульба. Был он роста невысокого, но полный и в годах, носил густые запорожские усы, как запорожский казак. Он ввалился в комнату, внося приятный запах кухни.

— Товарищ майор! Товарищ майор!

— Кто тут? — Екимов с трудом открыл глаза.

— Товарищ майор, выручайте!

— Что случилось? — Екимов тряхнул головой, освобождаясь ото сна.

— Ваши хлопцы одолели!

— Где?

— Да в зале столовой! Бузят!

— Тише ты! Побудишь людей.

Капитан Зайцев и бортовой техник Зубин крепко спали. Они даже и не пошевелились.

Екимов взглянул на часы. Стрелки показывали три часа ночи.

— Они еще там?

— Не уходят никак. Принесли бутыль технического спирта и требуют закуски, — жаловался Тарас Бульба. — А нам и зал привести в порядок надо, и завтрак готовить, полеты ж никто не отменял.

— Сейчас приду!

Быстро оделся и зашагал в столовую.

Ночь еще не сдала своих позиций, и темнота держалась, но уже не такая густая, чувствовалось приближение утра. Крупные звезды усеивали черно-синее небо, с гор и от реки веяло прохладой. Издалека доносилось ленивое тявканье собак. В камышах подавала голос одинокая птица. Летучие мыши с шелестом проносились над головой и чертили замысловатые зигзаги. А из освещенных и открытых окон столовой доносились пьяные голоса.

Екимова встретили возбужденно и радостно. Капитан Серебров, тупо улыбаясь, взял бутыль и осторожно наполнил стакан.

— Командиру нашему штрафную!

— Не откажите! — вставил лейтенант Кононов, стараясь ровно стоять на месте. — Уважьте нас!

Кулешов и Лобнев смотрели стеклянными глазами и приветливо улыбались. Друзьякин сосредоточенно выковыривал ложкой тушенку из консервной банки. Старший лейтенант Терентьев, штурман второго звена, сидел хмурый, молча уставившись в пустую тарелку, словно там можно было что-то вычитать важное и значительное. Это его звено понесло утрату…

Майор взял стакан. Понюхал. Но пить не стал.

— У нас тут без туфты! — заплетающимся языком произнес Кононов, подтверждая свои слова движением руки. — Спирт самый настоящий… технический! Но разведенный по норме.

— Пить можно! — добавил Кулешов.

Екимов видел, что летчики уже значительно перебрали и что надо пьянку кончать тихо и мирно, а не по приказу старшего по званию.

— Давайте вместе! За нас живых! — майор поднял свой стакан.

— Верно! За нас живых! — одобрил Серебров.

— За живых! — охотно поддакнул Кулешов.

— По последней! — сказал майор, ставя пустой стакан, и твердо произнес. — Пора расходиться. С утра — полеты!

Но его предложение восприняли враждебно. В пьяной компании, как и в бане, нет начальства, нет чинов, все равны. Расходиться никто не собирался. Летчики зашумели, открыто выражая свое неудовольствие. Послышались возражения.

— Время позднее, пора расходиться, — повторил Екимов, не повывшая голоса. — С утра полеты!

На этот раз раздались и возмущенные голоса. Мол, что ты нам командуешь, да приказываешь, мы и сами с усами и все сами знаем, за столом нет начальства, а есть тамада, а тамада уходить не хочет и не собирается, потому что выпивка продолжается, покуда еще имеется в наличности…

Екимов спорить не стал, понимая, что спорить с пьяными — бесполезное дело. И доказывать им сейчас бессмысленно, потому что ничего не докажешь, никакие аргументы не возымеют действия. Тем более бесполезно проявлять командирские полномочия и приказывать.

— Хорошо, — сказал майор, — наполните свои посудины.

— А вам полный? — услужливо спросил Кононов, довольный покладистостью командира эскадрильи и общей победой.

— Я сам, — ответил Екимов, протягивая руки. — Давай бутыль!

Екимов взял емкость. Она была на три четверти полна.

— Пьем на посошок! Поминки закончены, а пьянки не будет, — майор взвешивал в руках бутыль, принимая решение. — Пьем и расходимся!

Круто повернувшись, он пошел к распахнутому окну и на глазах оторопевших офицеров решительно вылил весь спирт на землю.

— Поминки закончены, — повторил Екимов. — Пора расходиться.

Не оглядываясь, он направился к выходу.