Читать книгу - "Вервольф. Осколки коричневой империи - Фрайгер Рут"

По своей жестокости французы мало чем отличались от канадцев и американцев. Пожалуй, они даже превзошли их. Их поведение в Германии было весьма «специфическим». Они буквально мстили немцам за военное поражение 1940 года, за позорную оккупацию их страны. То, что французы были единственными, кто потерпел поражение от немцев, в корне психологически отличало их от русских, британцев, американцев и канадцев. Как отмечал один очевидец: «Они были никудышными завоевателями, что делало их еще более нервными и мстительными».

Во французской армии специально культивировались антинемецкие настроения. Когда французы вступили в Юго-Западную Германию, их появление вылилось в бесчисленные грабежи и насилие. Чтобы восстановить дисциплину в армии, которая в какой-то момент стала больше напоминать банду мародеров, французскому командованию пришлось прибегнуть к самым жестким мерам. Но репутация французских войск испортилась хуже некуда. Даже американцы считали их «плохими вояками, способными проявить себя лишь в пьянках и охоте за немками».

При этом не стоило забывать, что многие французские офицеры сами прошли через антифашистское Сопротивление. Они хорошо понимали психологию партизан и подпольщиков, равно как и принцип безжалостной борьбы с ними. Как ни странно прозвучит, но многие из этих офицеров полагали, что нацистский террор во Франции был очень эффективным. Именно поэтому они собирались взять на вооружение немецкие методы подавления Сопротивления. Они собирались скопировать нацистскую тактику и применить ее в отношении немцев. Это называлось «принципом Орадура».[7]Цели французского командования выходили далеко за рамки «жестких директив», принятых Союзниками. Это привело к тому, что в апреле 1945 года в адрес французов стала раздаваться критика даже от тех, кто настаивал на жестком варианте оккупационной политики в Германии. Самосуды над коллаборационистами и вишистами, казни тех, кто решался высказываться в пользу гитлеровского режима, возмущали даже американцев и канадцев.

Третьим фактором, в значительной мере предопределившим французскую оккупационную политику, было желание решить собственные социально-экономические проблемы (прежде всего голода и безработицы) за счет германских ресурсов. Эта практика стала развиваться Французским революционным правительством в 90-х годах XVIII века. К осени 1945 года «работу» в Германии нашло как минимум 300 тысяч французов. Если провести некоторое сравнение, то обнаружим, что к 1946 году на 10 тысяч немцев приходилось 118 французов, работавших на оккупационные власти. В то же время эта цифра у британцев составляла — 66 человек, а у американцев — 90 человек. Франция не считала нужным кормить своих соотечественников, предпочитая, чтобы это делала Германия. Подобная установка стала причиной многочисленных грабежей, творившихся на юго-западе Германии. Французы пришли сюда не спасти мир от нацизма, а «столоваться». В итоге все эти бесчинства привели к тому, что во французской оккупационной зоне смерть от недоедания среди мирного населения рисковала превратиться в «эпидемию». Голод среди гражданских жителей, вопреки досужим домыслам современных публицистов, был уделом не советской, а французской оккупационной политики.

И еще один фактор. Франция, подобно СССР, не имела ни времени, ни ресурсов, чтобы должным образом подготовиться к оккупации Германии. Разница состояла в том, что СССР вел ожесточенные боевые действия, а Франция была оккупирована немцами. Но в отличие от СССР французы не намеревались в кратчайшие сроки передать власть местным антифашистам. Более того, они перебросили в Германию туземные части, которые с практической точки зрения были абсолютно бесполезны. Вояки из туземцев (алжирцев, марокканцев) были еще хуже, чем из французов. Это был еще один мелочный мстительный шаг — насилие над «расово исключительными» немцами должны были творить выходцы из третьего мира. Союзники Франции не могли скрыть своего удивленного возмущения. В те дни одна британская газета писала: «Вполне естественно, что в этих немцах зреет недовольство. Есть реальная опасность, что оно распространится по всей Западной Германии».

Но вся эта мелочность, мстительность и алчность маскировалась воинственной бравадой. Но эта бравурная маска очень быстро слетела с главы французской оккупационной зоны генерала Жана де Латтраде Тассиньи. Для этого, оказалось, достаточно посетить в середине мая 1945 года Констанц, один из немногих немецких городов, радушно приветствовавших французских «освободителей». Взору генерала предстали последствия актов саботажа и многочисленные свастики, нарисованные на стенах домов. Он был вне себя от гнева, когда узнал, что местные леса были переполнены «вервольфами», а местные жители весьма охотно помогали им. Настроение мирного населения очень быстро изменилось. Жители хотя и опасались репрессий, но не скрывали своей враждебности в отношении французов. А что можно было ожидать, если за несколько месяцев в заложниках оказалось 400 мужчин? Местные власти весьма неохотно выполняли приказы французов. Сами же французы даже не пытались хоть как-то обезопасить местных антифашистов от вылазок «вервольфов». Генерал Жан де Латтр де Тассиньи решил вмешаться в ситуацию в своей характерной манере. Во время проезда по Констанцу он обратил внимание на то, что символы французской власти находились в неподобающем состоянии. Он решил, что их испортили враждебно настроенные немцы (хотя на самом деле они были истрепаны дождями и ветром). Увидев в «попирании» французского флага признак немецкой наглости, де Тассиньи принялся мстить (!). По его приказу четверть города была очищена от жителей и заселена французскими жандармами. На стенах города появились угрожающие прокламации. В случае «продолжения сопротивления» город подлежал уничтожению квартал за кварталом. Кроме этого, за одну ночь были арестованы все должностные лица города, начиная от обер-бургомистра, заканчивая начальником полиции. Все они были обвинены в потворстве саботажу и нацистскому сопротивлению. За следующий месяц сменилось четыре главы города, каждый из которых смещался со своего поста и подвергался аресту.