Читать книгу - "Морпехи - Натаниэль Фик"

Мы промчались через Афак без приключений и свернули на автостраду-1.

Армия и другие ПБГ оставались на автостраде-1, сворачивая на запад от центра сосредоточения иракского населения. Мы делали только одно: сломя голову мчались вперед, в сторону Багдада. Движение на автостраде было плотным и наэлектризованным — «Хаммеры», ракетные батареи сопротивления, танки на платформах, танки, передвигающиеся самостоятельно и бренчащие цепями, сотни танкеров, везущих топливо. На встречных полосах, ведущих на юг, в сторону Кувейта, громыхали пустые грузовики, ехали на погрузку. Мы влились в поток, испытав ложное чувство безопасности численного преимущества.

Отслеживая наш путь по карте, лежащей на коленях, я выводил свой взвод из съезда с основной дороги на автостраду-27, мы покрывали уже последние несколько миль до Нумании. Прибыли глухой ночью, между полночью и рассветом, присоединились к веренице морских пехотинцев, намереваясь пересечь мост утром. Я думал, что если я расположусь на ночь около «Хаммера», то чисто теоретически на мета может наехать танк. Поэтому я лег под него. Закрыл глаза, а сон все не шел.

Дома я бы спустился вниз и пялился в телик. Под «Хаммером» все, что я мог сделать, — это пялиться на поддон картера, находящийся в нескольких дюймах от моего носа. В моем мозгу всплыли воспоминания о разговоре с отцом, когда я рассказал ему о своем решении поступить на службу. О моей девушке, рыдающей в подушку, когда я с ней прощался в номере отеля в Коронадо. Потрескавшиеся на маленькие кусочки пятна крови на дороге. И безжалостный голос, повторяющий, как на поцарапанной грампластинке, одну и ту же фразу: С войны нельзя уволиться.

После восхода мы продолжили свой бросок через вторую великую реку Месопотамии.

Следующая сотня миль, ведущая к воротам Багдада, была усеяна вражескими орудиями. Бронетехника пряталась в каждой пальмовой роще, артиллерийская батарея стояла в каждом поле, а в каждой аллее была или зенитная пушка, или пусковая установка для зенитных ракет. Но мы ни разу не выстрелили. Мы видели перед собой всю разрушительную мощь военно-воздушных сил Америки: каждое из этих устрашающих орудий было сейчас лишь грудой металлолома.

Прошлой ночью дивизия прокладывала здесь свой путь боем, немые свидетели сражения были везде. Мы проехали разбитый грузовик, его переднее стекло сейчас больше напоминало сито. Американские спаль — ные мешки и другие вещи валялись на дороге. Что произошло с их хозяевами?

Мы с Уинном уставились на почерневший и покинутый танк «Абрамс».

— Я думал, эти штуки несокрушимы, — все еще в шоке произнес я. — Как, блин, им удалось подбить этот хренов «Абрамс»?

Он покачал головой:

— Я не знаю, но давай надеяться, что тот, кто это сделал, уже мертв.

«Аккуратно!» — Я показал на объект, лежащий на дороге и выглядящий как не взорвавшийся снаряд. Подойдя поближе, я понял: это человеческая голова, слегка обуглившаяся и зачарованно смотрящая в небо. Прошли еще немного и увидели, как собаки раздирают на части другое тело.

Мы с Уинном, секунду пытаясь сдержаться, потом все-таки взорвались хохотом.

— Когда-нибудь ты мог себе представить, что увидишь такое? — спросил он. — Головы на дороге. Собаки, поедающие мертвых людей. Люди в собственном же городе ходят по пляжу и собирают «бычки».

За последние три дня я спал три часа.

— Уинн, я уже не могу здраво мыслить. Мне нужны два часа в мешке, — сказал я. На том этапе, на котором мы находились, сон не был удовольствием, он был лишь механической необходимостью — как топливо, которым время от времени нужно заправлять машину.

Сон был адским. Я плавал в загробном мире моих желаний и воспоминаний. Инструктаж взвода. Огненные шары взрывов. Прерывистое дыхание. Я стрелял из пулемета. Синие машины. Танки. Перекрестный огонь. Движущиеся тени людей в пальмовых деревьях.

Кристенсон, тряся мой мешок, пытался меня разбудить: «Прошло три часа, сэр. Патруль возвращается».

Я сел и начал вытряхивать песок из головы: «Какой патруль?» — «Третья группа, сэр. Они пошли проверить тот танк».

«О чем ты, на хрен, говоришь?»

Вниз по дороге, рядом с последним «Хаммером» взвода, в темноте, были видны фигуры сержанта Лавелла и доктора Брайана. Вокруг них, на дороге, расположилась их группа, снявшая с себя потные носки, грязные ботинки и брюки. Было ощущение, что все они были по пояс в воде.

Штайнторф бросил на меня взгляд: «Эта хренова штука стоит там, наверное, уже лет десять. Даже если бы захотели, то все равно не смогли бы протащить его через ту топь».

Я медленно осознавал: некоторые из моих снов снами не были. Начальство сверху дало указание обследовать иракский танк, обнаруженный рядом с пальмовой рощей, задание было поручено группе Лавелла, и это я послал их туда.

«Начальство прислало человека, чтобы приказать нам пойти и посмотреть на хренов танк, вон там, в роще. А я ответил ему, что рядом с этим танком уже пол-хреновой дивизии проехало, и только после этого они решили попросить нас провести разведку».

Я кивнул и слушал дальше.

«Ну вот, он ушел и вернулся через пару минут. Сказал, что он с вами поговорил и вы дали свое согласие. Мы надели экипировку и пошли».

Я отдал приказ, даже не осознавая этого. «Сержант Лавелл, он ко мне подошел, но я был в бреду и думал, что сплю. Так что прошу прощения».

Когда я вернулся к «Хаммеру», Уинн сидел около рации. «Я теряю разум, Майк, — сказал я. — Я теряю свой хренов разум».

В трубке жужжал голос военного священника, но я не придал этому значения.

Потом все-таки прислушался. «Лошадеголовый» был убит. Да не может быть, «Лошадеголовый» был ранен, серьезно ранен, эвакуирован. Но его не могли убить. Первые сержанты Не умирают на поле боя; это привилегия младших сержантов и лейтенантов. Да и потом, Смит — очень распространенная фамилия. В морской пехоте, должно быть, сотни Смитов, может, даже была дюжина первых сержантов Смитов. Но нет. Именно первый сержант Эдвард Смит, «Лошадеголовый», легенда разведки, совершавший последнее турне перед отставкой, был убит.

На сумрачную похоронную службу в поле, на юго-восточной окраине Багдада, пришло много морских пехотинцев. Со многими мы не виделись еще со времен Кувейта.

Мы по очереди говорили, каким прекрасным морским пехотинцем был «Лошадеголовый», каким он был хорошим мужем, отцом и человеком. В тишине мы опустили головы и потом спели песню, которую я уже не помню. Я смотрел на ботинки. Когда человек просыпается утром, он надевает свои ботинки. Зашнуровывает их и завязывает. Он знает, что вечером их снимет. «Лошадеголовый» весь день проходил в своих ботинках, не зная, что надел их в последний раз. Может, и я надел свои ботинки в последний раз. Когда служба закончилась, я медленно пошел обратно, к своему взводу, наслаждаясь тишиной и одиночеством. В небе рвались снаряды, но их не было слышно — слишком далеко.