Читать книгу - "СВО. Пекло войны - Денис Игоревич Григорюк"

Дорога чуть выровнялась, и мне удалось снять груды бетона, пробитые столбы и изрезанные осколками стволы деревьев за окном. «Патриот» обогнал плетущуюся технику и направился в сторону Авдеевки. Появился «мемориал». Когда-то это место было посвящено погибшим «участникам АТО». Все таблички с упоминанием боевиков, обстреливавших беспощадно Донецк, Ясиноватую и Горловку, убрали. На крест повесили стяг с ликом Христа. Думаю, что атошникам такое не сильно понравилось бы. У них была своя «церковь» благодаря Порошенко и Зеленскому, которые продвигали веру раскольников.

Заехали в частный сектор. Местные его называют «Ямой», так как эта часть города находится в низине. Где-то в домах в оконных рамах не было стекол. На их месте были доски ДСП. Такие и в Донецке можно встретить повсеместно. У некоторых хаток не было крыш. В целом эта часть Авдеевки мало отличалась от Зайцево, Коминтерново, Саханки и любого другого маленького поселка на линии фронта с нашей стороны.

Припарковались у дома с посеченными осколками воротами. Над зияющими дырами была надпись «Люди-2». У забора стояла пожилая женщина. Она встретила нас радушно, так как хорошо знала волонтера БФ «Добрый Ангел» Юру, который не в первый раз приехал сюда с помощью. Доброволец вытащил из салона коробку и передал ее старушке. Ей предназначалась важная миссия – распределить помощь между соседей. Женщина звала в гости на чай, но мы вежливо отказывались, так как нужно было ехать дальше, вглубь Авдеевки, туда, где разбитые девятиэтажки и обрушившиеся подъезды.

– Не люблю я вашего брата, вы уж не обижайтесь. И здесь лучше камерами не светить. Люди могут наброситься. Их уж как-то наснимали, а потом по ним прилетело. Противник хоть и заторможенный, но все равно бить может, – сказал Юра на подъезде к пункту назначения.

Авдеевцы стояли под козырьком подъезда, в котором они жили и прятались. Он был для них и домом, и убежищем. Предпоследний подъезд обрушился в результате попадания снаряда. Люди перебирались по раздробленным плитам. Вокруг носились прибившиеся собаки. Мимо меня пробежала хромая такса. Старенькая собачонка передвигалась на трех лапах. Заднюю прижимала. Ей было больно на нее становиться.

Поднял голову, когда ко мне обратилась женщина, живущая в одном из подъездов поврежденного дома. Она рассказала, что таксу контузило после одного из обстрелов. Пока разговаривали, над головой пронесся военный самолет. Шум двигателя разнесся по округе. Местные даже не обратили внимания на тревожные звуки. Они привыкли жить с ними.

– Ее хозяин погиб, а она прибилась к нам. Он всего несколько недель до освобождения не дожил, – с нескрываемой грустью произнесла женщина.

Заметил такую особенность, что авдеевцы очень часто подобным образом говорят о своих земляках. Они жалеют, что люди, с которыми они прошли через ад, не смогли увидеть свой город свободным. Они встречали русскую армию как свою, как армию-освободительницу.

Пока снимал, не заметил, что ко мне подошел пожилой мужчина с седой бородой. Он стоял на фоне обрушившегося подъезда в бронежилете и каске. На груди у него был шеврон с Христом. Это был бразильский журналист. Звали его Пепе. Он приехал вместе с нами, но ехал на второй машине, поэтому поговорить удалось только у разрушенного дома. За свою долгую жизнь ему довелось повидать много конфликтов.

– Знаешь, я ведь был в Ираке. Могу сказать, что ваша война хуже, – обратился ко мне бразилец на английском.

Не удалось узнать, чем же наша война хуже той, что развязали американцы в начале XXI века, так как нашу беседу оборвал крик солдата.

– Все в укрытие! Дроны! Денис, в укрытие давай! – скомандовал сопровождающий нас военный.

Запищал дронодетектор. Мы забежали в подъезд. Увидел, что здесь не было подвала. По хорошему это помещение не может считаться укрытием, дрон мог спокойно сюда залететь и разорваться, но выбирать не приходилось. Если бы прилетело что-то посерьезнее, то мы могли быть похоронены под плитами хрущевки.

В темном подъезде на подстилке мирно спала еще одна собака. Она подняла голову, когда в помещение забежали люди. Посмотрела на неизвестных и снова улеглась спать. Спокойствие животного вселяло уверенность, что все будет хорошо. Обычно живность в зоне боевых действий очень чутко реагирует на опасность, а эта собака тревоги не проявляла. Понемногу и я успокоился.

Женщина в потертом пуховике, зимней шапке и в очках стояла рядом со мной. Рассказывала о днях, проведенных в этих подъездах. Вспоминала погибших соседей. Поделилась тем, как порой удается поймать связь украинских операторов, чтобы выйти в Сеть и сообщить родным, что она жива и здорова. Женщине хотелось поделиться тем, что не давало ей покоя, мыслями о военном быте, которые стали реальностью, а не рассказами из учебников по истории.

Подождали в подъезде до тех пор, пока не замолкнет динамик детектора. После выбежали и трусцой пересекли двор. Запрыгнули в бронированный автомобиль и стали медленно отъезжать. Сквозь заляпанное грязью стекло смотрел на людей, которые оставались в Авдеевке. Переживут ли они следующие сутки, было неизвестно. Быть может, мы с ними виделись в первый и в последний раз. Но такие моменты, когда пережидаешь опасность бок о бок с абсолютно неизвестными людьми – в блиндаже с военными или же с гражданскими в подъезде, – запоминаются и остаются навсегда.

Оксюмороны Донецка

14 апреля 2024 года

Нереальное существует неразрывно в условиях боевых действий

О противоречивости Донецка говорили задолго до 2014 года. С одной стороны – крупнейший промышленный город, который по логике должен быть угрюмым и грязным, а на деле – чистый и опрятный, с зелеными парками и скверами.

В украинских медиа долгое время создавали образ необразованного донецкого «быдла», но стереотип не проходит проверку, когда знакомишься не только с самим городом, в котором было множество высших учебных заведений, театров, стадионов и прочих культурно-развлекательных мест, но и в первую очередь с его жителями, которые сильно отличались от украинских шаблонов.

С началом боевых действий Донецк обрел новую контрастность. После 2014 года столица шахтерского края неразрывно связана с образом войны: разрушенные дома, изнеможенные лица страдающих от обстрелов жителей, пустые полки в магазинах, отсутствие транспорта на дорогах и прочие стереотипы о жизни в военном городе. А после люди попадали в Донецк, и он удивлял своей иной реальностью, где под гул канонады сотрудники ЖКХ убирают улицы и сажают цветы на