Читать книгу - "Вторжение. Судьба генерала Павлова - Александр Ржешевский"

Находившиеся в задних рядах машины начали в панике разворачиваться и удирать, передние, принявшие на себя удар, готовы были последовать за ними. И вдруг что-то произошло. Орудийные стволы русских замолкли.

О том, что их боезапас мог закончиться, немцы не догадывались. Но прекратили отступление. Взревывая моторами, замерли, как оскалившиеся псы, которых перестали давить.

Они долго не могли поверить в свое избавление. Несколько долгих мгновений, может быть, минут. Потом начался расстрел — откровенный, наглый, издевательский. Застывшие русские танки или на последних каплях горючего отходившие прочь были прекрасной мишенью. А главное, безответной.

Танк, в котором находился Хацкилевич, несколько раз вздрогнул от прямого попадания снарядов.

Зажатые раскаленной броней люди доживали последние мгновения. Они уже не были ни командирами, ни подчиненными. А просто четверо сгорающих на медленном огне. Теряя сознание, Хацкилевич успел подумать: «Вот он и есть — наш “авось”».

Заряжающий Хлебников, оставшийся без снарядов и без дела, успел подхватить Михаила Георгиевича и закричал хрипло: «Командующий ранен!» — словно их могли за это тотчас вывести из боя.

Каждый чуял собственную близкую гибель и относился к ней по-особому. Командир танка тяжело дышал, уперевшись лбом в триплекс. Маленький тонкорукий заряжающий бережно держал тяжелого рослого Хацкилевича, точно спасение командующего было необходимо не только для общего дела, но и для его собственной жизни. Водитель Буров, плечистый белобрысый крепыш, почувствовал, что нет начальства над головой, и испытал необыкновенную легкость. Заметив по приборам, что в движке истекают последние капли горючего, он скосил серый глаз с черной окаемкой от грязи и пыли и, дернув рычаги, выкрикнул срывающимся мальчишеским голосом:

— Горючки нет… снарядов нет… На тара-а-ан!

Тридцатьчетверка рванулась навстречу «панцеру», вылезавшему из оврага. Немец заметил мчащийся русский танк и воинственно развернулся навстречу. Но у русского было преимущество в скорости. Тридцатьчетверка ударила немца под углом, в бок, и «панцер» перевернулся вверх колесами, съехал на дно, пропахав башней скользкий овражий склон. Торжествующая тридцатьчетверка застыла гордо, поводя пушкой по сторонам. И в следующий миг на нее обрушилась такая лавина огня, что башня оторвалась. Останки человеческих тел были выметены ураганом, и сама бронированная коробка скрылась в туче дыма.

До штаба армии дошло известие, что Хацкилевич погиб. В жуткой обстановке неопределенности и предчувствии гибели оно не произвело впечатления. Каждый мог оказаться следующим.

К этому времени Болдин и Голубев окончательно потеряли ориентировку. Разгром танкового корпуса означал конец организованного сопротивления армии. На следующий день пролетевшие немецкие самолеты выбросили листовки, где говорилось, что сопротивление бесполезно и Москва взята. Штаб армии, по существу, самоликвидировался. Собрав пятьдесят человек — все, что осталось от вверенного ему стотысячного войска, Болдин начал пробиваться на восток. Он дойдет до своих, и Конев его выручит.

Судьба командующего Западным фронтом Павлова оказалась страшней.

Еще не явились полководцы, которым суждено было побеждать. Еще не вышли на поле битвы солдаты с оружием, не уступавшим немецкому. Только локтями и грудью смельчаки заступали путь врагу. Но из-за генеральских промахов их век сделался исчезающе мал, погибли сотни тысяч мужчин — цвет нации. Потери невосполнимые, как показала жизнь.

Отдельные очаги сопротивления еще тлели. Немцы никак не могли с ними покончить. Эти смельчаки задерживали победоносное шествие германских полчищ и выиграли время. Каждая жизнь была оплачена высокой ценой.