Читать книгу - "Жертвы Сталинграда - Отто Рюле"

— Президент Эрих Вайнерт, да это же просто смешно! Знаете ли вы хоть по крайней мере, что это за человек? — спросил меня с издевкой один преподаватель из Берлина. — Он — отъявленный большевик!

— Уж не думаете ли вы, что ваш Национальный комитет создан не по указке русских? А почему же тогда в его руководстве так много коммунистов? Все это, ни больше ни меньше, как коммунистический трюк! — высказался старший казначей из Кёльна.

Читать «Фрайес Дойчланд» в кругу подобных соотечественников было делом бесполезным, так как они руководствовались такими понятиями, как покорность, антикоммунизм, упорство и неучастие ни в каких политических акциях. Разумеется, никто из них и не думал, что именно эти принципы дали возможность легко ввести их в заблуждение и использовать в чуждых им интересах.

Однако наряду с такой аполитичной массой старших офицеров среди пленных лагеря в Елабуге оказались и несколько десятков закоренелых фашистов. Это были молодые штабные офицеры, несколько человек из партийного руководства, в частности, руководители гитлерюгенда. Они не сидели сложа руки и пытались со своей стороны создать некий противовес Национальному комитету. Они провозглашали свои собственные лозунги и старались сформировать угодное им общественное мнение. Они не брезговали ничем. Могли, например, начертить на стене барака фашистскую свастику или же, придя на прием к медицинской сестре, поздороваться с ней по фашистскому образцу.

Однако тем из пленных, кто, побывав в котле, не избежал конфликта с собственной совестью, были явно не по душе ни старые лозунги, ни старые порядки. Такие невольно искали какого-то выхода. Этим людям Национальный комитет и манифест давали пищу для размышлений и помогали найти ответ на целый ряд вопросов. Эти люди скорее прозревали и приходили к определенному решению. Подобная эволюция на моих глазах произошла с двумя католическими священниками — Йозефом Кайзером и Петером Моором.

Священник Йозеф Кайзер был моим соседом по нарам и постоянным собеседником. Этот здоровый мужчина среднего роста не был лишен чувства юмора. Он то и дело рассказывал какие-нибудь веселые истории из своей жизни. Полной противоположностью ему был священник Моор. Он был молчалив, но также дружелюбен.

Довольно часто обоих священников навещал некто д-р Алоиз Людвиг, тоже католический священник. Это был человек острого ума, он намного лучше разбирался в догмах Святого Писания, чем его братья по вере. Оказалось, что он был награжден орденом иезуитов и потому прошел особый курс обучения. Людвиг обычно присаживался к своим друзьям на нары и горячо спорил.

К Мельцеру часто приходил старший лейтенант д-р Ганс Хубер. Познакомились они еще во время окружения. В первые дни нашего пребывания в лагере Хубер жил в одной комнате со мной и Мельцером. Хубер сразу же обращал на себя внимание: весь он был какой-то квадратный, почти совсем без шеи. Он носил очки, из-за толстых стекол которых блестели колючие глаза. Своим внешним видом он походил на судью, хотя на самом деле до войны работал в Министерстве просвещения.

— Послушайте-ка меня, ребята, — сказал он однажды, когда обитатели нашей комнаты, по обыкновению, рассуждали о будущем. — Если считать, что поражение под Сталинградом означает для рейха проигрыш всей войны, то вполне логично допустить, что в Германии будет установлено господство большевиков. Для нас это равносильно гибели всей германской нации, а иначе говоря, наше дальнейшее существование бессмысленно. В таком случае нам должно быть совершенно безразлично, переживем мы плен или нет. Я же думаю, что Сталинград — всего лишь одно-единственное поражение. Такая постановка вопроса более вероятна и реальна. И только мы, пленные, наверное, сомневаемся в этом. Каждый из нас, даже находясь за колючей проволокой, остается офицером фюрера. И, чтобы с нами ни случилось, мы должны быть сторонниками национал-социалистской Германии. Наша общая цель — борьба с большевизмом. Вот и давайте подумаем, как мы, находясь в плену, сможем лучше служить делу национал-социализма.

Пленных, которые думали так же, как Хубер, в лагере было много, однако такая постановка вопроса их шокировала. Все молчали. Я лично слышал выступление старшего лейтенанта только один раз. Он одним из первых заболел тифом, и его отправили в лазарет. Там Мельцер сошелся с Хубером ближе. Возможно, это знакомство и повлияло на Мельцера. Во всяком случае, мы все дальше и дальше отдалялись друг от друга. Наши отношения стали более натянутыми.

За несколько недель я как бы врос в антифашистское движение. Здесь и нашел новых товарищей, которые, как и я, мечтали о лучшей жизни. Манифест Национального комитета объединил нас, сплотив для борьбы за новую, свободную Германию.

Дискуссии с инакомыслящими отнимали много времени, но в спорах выкристаллизовывались точки зрения, рождались убеждения, сближались союзники и расходились противники.

В лагере работали различные кружки: по экономике, искусству, истории, теории государства и революции, а также по истории ВКП(б). Очень часто проводились оживленные дискуссии. Члены «лагерной группы НК» (как нас обычно называли) почти все время оказывались в меньшинстве. Так что нам отнюдь не легко было отстаивать свою точку зрения.

Все антифашисты много времени отдавали политической учебе. В нашей лагерной библиотеке на длинных полках стояли полные собрания сочинений Маркса, Энгельса и Ленина. Было здесь и очень много отдельных томов и брошюр с их произведениями, а также работы И. В. Сталина по национальному вопросу, «Вопросы ленинизма» и другие.

Я взял «Краткий курс истории ВКП(б)» в светло-зеленом переплете. Читать по-русски мне было очень трудно, и я стал читать немецкий перевод, сверяя его с русским текстом, чтобы иметь своеобразную языковую практику.

В конце концов я вчитался в книгу и, чем дальше читал, тем больше удивлялся тому, сколько сделали большевики.

В книге рассказывалось о борьбе рабочего класса и крестьянства за освобождение от угнетения и эксплуатации, за создание нового, справедливого общества. С каждым днем все больше и больше я понимал всю никчемность и бесчеловечность фашистского мировоззрения.

Большинство книг в библиотеке было политического характера, но здесь можно было найти и произведения художественной литературы. Самое большое впечатление произвел на меня роман Николая Островского «Как закалялась сталь». В своей тетрадочке я записал слова Павки Корчагина:

«Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества».

Из «Матери» Горького я выписал себе следующее:

«Мы — социалисты. Это значит, что мы враги частной собственности, которая разъединяет людей, вооружает их друг против друга, создает непримиримую вражду интересов…

Мы говорим: общество, которое рассматривает человека только как орудие своего обогащения, — противочеловечно, оно враждебно нам, мы не можем примириться с его моралью, двуличной и лживой… Мы — революционеры и будем таковыми до поры, пока одни — только командуют, другие — только работают…»