Читать книгу - "Итальянские альпийские стрелки на Русском фронте 1942–1943 - Александр Аркадьевич Тихомиров"

машину, они начали кричать, поднимая вверх метлы. Кричали с насмешкой, возбужденно «Тикай! Тикай!». «Тикай» – это русское слово, означает убегай; или означает просто бегство. Немцам, я думаю, они не кричали «Тикай» – или кричали им один раз и все. Женщины подметали дорогу, чтобы облегчить проход русских войск, это они хорошо понимали. «Тикай» кричали мне, как оскорбление, но не слишком сильное; и казалось напротив приемлемым для этих событий, ожидая от русского гражданского населения их радости. /…/ Позднее за нашей спиной, на расстоянии пяти сотен метров увидели движущиеся пять или шесть русских танков, которые шли прямо на восток. Они конечно должны были заметить нас. Нас или перепутали с русскими, или они имели более срочные задачи.

Митрофановка, когда мы туда прибыли, была ужасна. Было около девяти часов утра 18 декабря. Город горел во многих местах и подвергался атакам русских истребителей. Истребителей было полдюжины, и они летали на бреющем полете, обстреливая из пулеметов, мы видели большие красные звезды на фюзеляжах. Дороги все внутри населенного пункта были заполнены бежавшими солдатами. Почти все эти солдаты (не знаю, возможно, были из дивизии «Равенна», или из дивизии «Коссерия», или из смешанных частей) имели одеяла на голове для защиты от холода и двигались под пулеметными обстрелами, оставляя на снегу кровавые следы. Некоторые шли с намотанными одеялами на ногах, поддерживая друг друга. Они шли без конца, как нескончаемое стадо. Многие заворачивали одеялами голову полностью, оставляя открытыми только глаза, как арабы. Эти одеяла у меня стоят перед глазами до сих пор.

В Митрофановке находился штаб II корпуса. Там был также генерал Риканьо, он рассматривал карты, разложенные на столе вместе с другими офицерами II корпуса. «Хорошо, хорошо, – говорил мне Риканьо, – объясни, что видел около Талого». Я объяснил. «Прибыла группа быстрого реагирования, – добавил Риканьо. – Ими будешь командовать ты». Как сказано в одном военном рапорте, «в Митрофановке, около полудня, офицер штаба дивизии «Юлия» получил приказ встать во главе группы быстрого реагирования в населенном пункте Криничная – перекресток Ивановки». Этим офицером был я, да, был я.

/…/

На улице были альпийские стрелки, первые из группы быстрого реагирования. Черт возьми, радостное ощущение. Некоторые из них ввалились в избу, другая часть оставалась на автомашинах. Мне казалось, что я в безопасности. Слышал громкие голоса, видно было полированное оружие. Я сел в первую машину впереди, и наша небольшая колонна двинулась в путь. Наконец-то альпийские стрелки. С ними мне не страшно. Наоборот, очень спокойно.

/…/

Вот было мое задание, этой ночью ожидать и направлять вперед другие части из группы быстрого реагирования. Но часы проходили, а никто не прибывал. Прошло много времени, разожгли огонь, немного поспал; отдаленные взрывы заставили задрожать стекла в избе. Кончилась граппа, которая была у меня, в бутылке была кварта граппы, которую выпили за два дня, и мне казалось, она была как водичка, едва обжигала. На юге, на горизонте был слышен слабый гром и видно красноватое зарево. Поблизости всюду вспыхивали ракеты.

/…/

Ночью проснулся от шума моторов. Это были немцы, которые вернулись. Остановились, заполнили мою избу. Ели большие куски белого свиного сала, потом уехали. «Русские?», – спрашивал я их. «Везде, со всех сторон», – отвечали мне, показывая вокруг рукой. «Были впереди?», «Прибыли», – говорили они.

Ночью начали прибывать части батальона альпийских стрелков «Акуила», одновременно прибыли с запада отставшие из дивизии «Коссерия». У некоторых из «Коссерия» были мулы. «Даю тебе галеты, – говорил один офицер из «Акуила» солдатам из «Коссерия», – а ты мне мула». Солдаты взяли коробки галет, и отдали мулов без разговоров. Прибыли другие отступавшие немцы, избы постепенно заполнялись. На рассвете прибыли остальные альпийские стрелки из «Акуила». /…/.

* * *

Немцы тем временем все вышли из Крыничной по направлению в тыл. В следующую ночь, на 20 декабря, неожиданно прибыли другие немецкие части с самоходными орудиями. Четыре самоходных орудия также уехали по направлению к Ивановке, но два оставались менее чем в десяти метрах от моей избы в Крыничной и не глушили моторы ни днем, ни ночью. Линия обороны проходила западнее и южнее Крыничной, на расстоянии от двух до десяти километров от населенного пункта. Это казалось совсем близко.

Во второй или третий вечер прибыли в помощь мне два офицера из штаба дивизии, лейтенанты Эудженио Ара, родом из Триеста, и Джиулио Фуксель, родом из Венеции. Фуксель прибыл с группой отставших пехотинцев, собранных кто знает где. Ара и Фуксель говорили мне, что тактический штаб дивизии «Юлия» находится в деревне Ново-Троицкое, в пяти километрах за Крыничной. В четырех или пяти километрах перед Ново Троицким, в колхозе Сталина располагался штаб 385-й немецкой пехотной дивизии, которой теперь тактически подчинялась дивизия «Юлия», выполняя приказы XXIV немецкого танкового корпуса. Прибыли также два десятка альпийских стрелков из штаб-квартиры дивизии, потом первые автомашины с боеприпасами. Мы должны проявлять большую твердость, что характерно для альпийских стрелков.

Вокруг Крыничной образовался фронт полукругом, и сражения продолжались. Было всего несколько часов в день, когда не взрывались орудийные или минометные снаряды. Каждый такой взрыв вызывал гул на очень низких тонах, слышались глухие разрывы от «катюш». Ночью и днем, не переставая, мы должны были держать огонь под автомашинами, чтобы препятствовать замерзанию, и чтобы можно было их завести. Под каждой машиной разводили два костра, один под мотором, другой под дифференциалом. Для поддержания огня мы иногда ломали избы. Но всегда была опасность пожара, который мог возникнуть очень просто. Расходуя минимум бензина или дизельного топлива, мы держали автомашины в готовности, заводя их, на пять или десять минут каждый час. Когда вопреки всем нашим мерам, какая-то автомашина вставала неподвижной, ее долго буксировали вперед и назад. Иногда удавалось возобновить работу мотора, но это была непосильная работа. К нашему разочарованию также замерзали и рули, и другие механизмы, день за днем какая-нибудь автомашина выходила из строя, и ее приходилось бросать. Холод превращал детали машин в изделия из обожженной глины, стальные цепи и тросы, железные пробки, всякого рода металлические детали становились хрупкими. Даже ручки от дверец машин ломались в два счета, что просто поражало всех нас.

Мороз был от двадцати до тридцати пяти градусов. Мы спали каких-нибудь полчаса за целый день. Ночью был большой переполох, носили туда-сюда ящики с боеприпасами и с жиром против обморожения, горючее. Приказы и контрприказы, бесконечные тревоги. Все были изнурены. Мы хорошо знали, что те, кто находится на позициях, на фронте и на флангах, находились на снегу, не имея ни траншей, ни глубоких убежищ, вся