Читать книгу - "Жили два друга - Геннадий Семенихин"

Но Демина в просторном лифте не поднимали. Он остался внизу, на первом этаже, где в ту пору была главная операционная и находились тяжелораненые и нетранспортабельные. Сестры подкатили тележку и перенесли на нее Демина. Одна из них, пожилая, «некрасивая, с птичьим, неприветливым лицом, сказала Магомедовой:

– Вы останетесь здесь.

– Может быть, я чем-нибудь помогу? – робко предложила свои услуги Зарема, но сестра повторила тем же непроницаемым голосом: – Вы останетесь здесь.

И Зарема осталась. Она не видела, как, готовя к операции Демина, сестры разрезали на раненой ноге сапог и освобождали его тело от пропитавшегося кровью комбинезона, не слышала, как стонал он в эти минуты. Сидя на жестком откидном кресле, предназначенном для посетителей, она подавленно рассматривала просторный зал приемного покоя. Был он такой же мрачноватый, как и все помпезное сооружение родильного дома. Темные потолки, темные панели на стенах из какого-то тяжелого дуба, даже подвески массивной люстры и те темные.

Сквозь широкие окна света вливалось немного, его не пропускали толстые стволы сосен, их мохнатые кроны, угрюмо нависшие над зданием. В полутемном пале было безлюдно. Врачи и медсестры в белых халатах проходили редко. Торопливая походка, приглушенные коврами шаги делали их похожими на призраки.

«Странные люди немцы, – думала невпопад Зарема, чтобы хоть как-то отвлечься от суровой действительности. – Строят добротно, прочно, но как будто бы умышленно подбирают мрачные тона. И как у них архитекторы не могут понять, что жилище по душе человеку, когда оно веселое, светлое. А у них все давит на психику, на настроение».

Время тянулось мучительно долго. Ей страшно захотелось есть, только сейчас она вспомнила, что уехала с аэродрома, не пообедав. Но какое значение имели теперь все ее желания, если там, в операционной, охваченный жаром, метался ее Николай. В далеком коридоре хлопали двери и раздавались приглушенные голоса. Давешняя пожилая сестра с холодно-непроницаемым лицом промчалась милю, и Зарема не выдержала, умоляюще спросила: «Ну как там?», но та даже не удостоила ее взглядом. Потом, когда сестра снова шла через приемную, неся в руках металлическую ванночку с хирургическими принадлежностями, Зарема повторила свой вопрос и услышала раздраженное: «Скажем». Зарема не заметила, как наступил вечер. На окна опустились светомаскировочные шторы, в неуютном холле вспыхнул электрический свет, которого она так давно не видела, находясь все время на фронтовых аэродромах. В одной из операционных раздался крик, и у нее перехватило дыхание при мысли, что это мог кричать ее Коля. Но голос был явно непохожий, и она успокоилась. Постепенно ее начало клонить в сон.

Зарема сочла неприличным дремать в эти часы ожидания, когда хирурги борются за жизнь самого дорогого ей человека. Чтобы глаза не слипались, она стала читать столбцы стенной газеты, вывешенной в холле.

Она рассеянно скользила глазами по столбцам стенгазеты, читала юмористические надписи под карикатурами, высмеивающими нерадивых медсестер, а сама думала только о нем. «Сколько крови было потеряно, – ужаснулась она, – а как побита осколками плоскость и пилотская кабина. Живого места нет. А комбинезон, набухший от крови. А его голос, такой слабый и тоскливый. Милый Коля. Он хотел сесть рядом с капониром, чтобы увидеть меня. Значит, он боялся, что погибнет. Он и сейчас, наверное, мечется между жизнью и смертью… только бы он остался жить!»

Чье-то теплое дыхание, как облачко, коснулось ее затылка. Магомедова порывисто обернулась. Нет, интуиция ее не подвела. За спиной на самом деле стоял пожилой высокий человек в белом халате и в белой шапочке. Он неторопливо снял эту шапочку, обнажив седую лысеющую голову.

– Стенгазетой любуетесь, милейшая. Так, так, – произнес он тихим тенором. – Что же, и это разрядка в минуту напряжения.

У него было узкое лицо с глубокими морщинами на лбу и у рта, светло-серые глаза. Гладко выбритый подбородок был отмечен небольшим шрамом. Густые, совсем седые брови низко нависали над глазницами. Под халатом на узких плечах вырисовывались погоны. Судя по тому, с какой поспешностью окружили его сестры и с каким молчаливым почтением смотрела на него та пожилая, с непроницаемым лицом, Магомедовой подумалось, что этот человек один из главных в госпитале.

– Стол убирать, товарищ подполковник? – спросила его пожилая.

Он коротко кивнул:

– Да, на сегодня хватит, – и с какой-то грустью посмотрел на своп растопыренные пальцы. Зарема заметила – пальцы чуть-чуть подрагивали, а когда, внимательно посмотрев на нее, незнакомец слегка наклонился, она ощутила тонкий, едва уловимый запах спирта.

– Вы хирург? Вы его резали? – всполошилась она.

Незнакомец укоризненно покачал головой, и на его тонких, синеватых от усталости губах промелькнула усмешка.

– Ай-ай-ай! Зачем же так беспощадно? Я же не палач все-таки.

– Ой, извините, – смешалась она. – Но как он?

Что с ним? С Колей? Скажите, пожалуйста, не томите, – и она для самой себя неожиданно разрыдалась.

Она плакала, не закрывая лица. Щеки ее моментально стали мокрыми, рот некрасиво задрожал, и лишь продолговатые черные глаза оставались чистыми и тревожно-одухотворенными.

– Вы имеете в виду старшего лейтенанта Демина? – мягко сказал хирург. – Счастливая вы. Пока шла операция, он много раз называл ваше имя. Мне даже теперь и знакомиться с вами легко: вас я знаю, осталось представиться самому. – И он протянул руку: – Подполковник медслужбы Дранко, главный хирург. Да, я действительно, как вы удосужились тут выразиться, «резал» вашего Николая. Отменный парень, вел себя как подлинный ас. Стонал и то глухо, будто извинения просил. Я велел сложить семнадцать осколков, вынутых из него. После свадьбы в семейном музее можете хранить для потомков.

– Доктор, вы сказали «после свадьбы», – вся встрепенулась Зарема. – Значит, он…

– …умирать не собирается, – закончил Дранко. – Ранения для жизни не опасные. Он потерял много крови, но и это не самое главное. Хуже другое – задет нерв правого глаза. Но об этом потом. А в целом ничего страшного с вашим Николаем не произойдет. Попрыгает месяц-полтора на палочке и будет жених что надо.

И вообще милая девушка, вы должны знать, что хирург Дранко вернул к жизни всех до единого из летчиков, попадавших к нему на операционный стол. – Он вдруг осекся и как-то болезненно сузил глаза, словно смотрел на яркий свет и не мог этого яркого света выдержать. – Всех, кроме одного… – Дранко повернулся и вышел из холла, высокий, негнущийся. Сестры молча последовали за ним. На пороге он, не оборачиваясь, громко сказал: – Сегодня в палату вас не пущу. Сейчас вашему Николаю сделали укол, он спит. Сон для него лучший лекарь. А вот завтра – пожалуйста…

Все ушли, лишь Зарема осталась в мрачном холле.

Но теперь одиночество больше не тяготило ее. Она знала, твердо знала: Николай будет жить. Этот странный, грустный пожилой хирург развеял все опасения. Значит, Коля дышит, и крепкое, сильное тело его свободно от осколков, а на раны наложены бинты и повязки но всем правилам медицины. А раз он жив, то все в этом мире остается по-прежнему, и уже можно дышать сыроватым весенним воздухом этого чужого края, смотреть в окошко на багровый серп месяца и думать, думать о будущем.