Читать книгу - "Броневержец - Владимир Коротких"

Скоро он вернулся, бережно держа в ладонях пернатый комок.

— Ты что, Шурик, опять за свое — птиц жрать? У нас еще тушенка осталась. Брось воробья! Щас порубаем!

— Зачем за свое? Я птичка жрать совсем не хочу! Спасал его! Живой пташка! Шевелится! Смотри! Маленкий! — Рахимов поднес к Лехиному лицу ладони, между которых, беспокойно крутя длинноклювой головкой, трепыхался пострадавший летун.

Рахимов осторожно кончиками пальцев расправил сначала одно, а затем другое крыло и, удовлетворенно качая головой, сказал:

— Целый!

Леха улыбнулся:

— Эх, Шурик! Был бы я в настоящий момент сердобольной барышней, то, глядя на тебя, враз бы обревелся от умиления и нежности!

Рахимов, продолжая лелеять птицу, слегка покачивал ее в ладонях и говорил, глядя на Леху:

Ей, бескрылый человек!

У тебя две ножка!

Хоть и очень ты болшой,

Едят тебя мошка!

А я маленький совсем,

Но зато сам мошка ем!

Он довольно наблюдал за тем, как пернатое существо постепенно приходит в себя и уже бьется, пытаясь высвободиться из его пальцев.

— Да ты, Шурик, и стихи сочиняешь?! Ну, ты даешь! Ты совсем гений, что ли?! Никак не пойму!

Рахимов подбросил птицу вверх. Она, тонко пискнула, часто замахала крыльями и устремилась к зарослям кустарника на противоположном берегу.

— Нет, это не мой стихи!

— Да-а-а? — протянул, смеясь, Леха. — Жалко! Классные стишата! А чье это, интересно?

— Это Максим Горький написал! — Рахимов многозначительно поднял указательный палец. — Ты что, командир, школьный программа совсем не проходил?

— Проходил, проходил! Да только что-то не припомню, чтобы Горький стишки кропал. А ты не брешешь, Шурик?

— Зачем брешу?!

— Ну, я не знаю! А может, просто так! Чтоб показать лишний раз, что командир тебе, гению такому, попался слабоумный!

— Зачем? Совсем не брешу! Горький стихи тоже писал! Песня про буревестника! Помнишь?!

— А-а-а-а! — Леха махнул рукой. — Ну, точно! Блин, забыл совсем! И правда! «Над седой равниной моря!..» Точно! Пардон, Шурик! Значит, великий писатель в стишках больше на птичек налегал — ясно! И еще на мошек! Че ты смеешься?! Нашелся мне тут — Умка!

Рахимов смотрел на Леху и улыбался, ожидая очередной порции для повышения общего положительного настроя.

Леха, тоже желая повеселиться от собственных воспоминаний, продолжил повествование.

— Я, Шурик, хотя и не сильно с учебой в школе обнимался, но зато стихи рассказывал оч-ч-ч-чень хорошо. Лучше остальных, между прочим, рассказывал! Гораздо лучше! — Теперь уже Леха многозначительно поднял указательный палец кверху. — Наша училка по литературе так и говорила мне: «Леха!» Нет! «Лешенька! У тебя природное чувство стиха и слога! Тебе над этим заниматься надо! Из тебя прекрасный чтец выйти может!» Понял, Шурик?! Чтец! В манишке и в бабочке! А чего? Может, она и права была! Выучил бы наизусть полсотни стишат, и рассказывай их всю жизнь, чтоб от зубов отлетало! Работа чистая, не то что гробы с гвардейскими знаками с места на место гонять! А?!

— А чего не стал?

— Не хотел! Мне в школьных мастерских больше нравилось работать. Мне наш учитель труда тоже говорил: «Быть тебе, Леха, токарем-карусельщиком!» А литераторша, как стихи учить задавала, так всегда меня потом на уроках спрашивала. Я хорошо читал! С выражением!

Леха резко махнул рукой и тут же охнул, ухватившись за бок.

— Болит? — Рахимов участливо тронул его за плечо.

— Нормально. Главное — добрались мы с тобой, не пропали…

— Зачем пропадать? — Рахимов развел руками. — Мы, как гайки с тобой, один колесо держим. Теперь не раскрутишь!

— Молодец ты, Шурик, философ образованный. Щас пожрем и… — Тут Леха снова резко поднял руку, прерывая разговор.

Вдали как будто ударил раскат грома.

— Гроза, что ли? — Леха прислушался, глядя на низко висящие тучи. — Или рвануло чего?

Рахимов тоже навострил слух. Издали едва слышно стал доноситься дробный треск, похожий на разрывающийся при пожаре шифер.

— Стрельба! — Леха стал беспокойно оглядываться по сторонам.

— Стрельба! — подтвердил Рахимов. — Сильно стреляют. Там! — Он указал за поворот по направлению дороги. — Кто стреляет?!

— Откуда я знаю?! — Леха плюнул на землю. — Опять мы с тобой вляпались?! Вот, черт! Ну никакого сладу нет! То хрен короток, то рубаха длинна! — Он махнул рукой. — Полезли в бэтээр!

— Ехать будем?!

— А бес его знает! Залезай к пулеметам! Хотя… — Он указал на дорогу: — Глянь-ка, летучка едет! Щас разберемся…

Из-за поворота, подскакивая на ухабах, к ним мчался военный «ЗИЛ-131» с будкой техпомощи, называемый в народе летучкой.

Завидев стоявший у реки бэтээр, водитель «ЗИЛа» свернул к ним и, не доехав нескольких метров, резко затормозил. На кабине и будке машины зияли пулевые отверстия. Лобовое стекло обсыпалось, торча по краям щербатыми белыми зазубринами.

Из кабины выпрыгнул водитель. Лицо его было бледным. Прерывисто дыша, он силился связать речь, но вместо этого наружу вырывалось лишь:

— Там… в кабине… А там наши… Бээмпэшка на мине! Я развернуться успел! В кабине… раненый! Помогите!

Леха открыл пассажирскую дверь «ЗИЛа» и едва удержал рухнувшего на него из кабины солдата. Тело было тяжелым. Леха присел от боли в ребрах.

Рахимов с водителем вытащили солдата и положили на землю.

— Убитый он! — вскрикнул Рахимов, вытирая о свой бушлат запачканные кровью руки. — Все! Убитый!

— Не ори, Шурик! — Леха быстро расстегнул прострелянный спереди бушлат солдата. По низу его живота расплывалось большое красное пятно. Одежда под пятном мешковато вспучилась, облегая вылезшие наружу кишки. Солдат не дышал, пульса не было. Полуоткрытые глаза смотрели не мигая на склонившихся к нему людей. Леха быстро запахнул бушлат и спросил, обращаясь к водителю: — Как фамилия?

— Его? — переспросил водитель.

— Твоя! Епрст! Им я уже не накомандую!

— Моя — Крючков!

— Забери из машины оружие — и сюда! Шевелись! — Он подхватил убитого под мышки. — Шурик, давай его в бэтээр!

Водитель забрал из «ЗИЛа» автоматы, быстро вернулся и помог втащить тело в боевое отделение через боковой люк.

Леха мельком и с сожалением глянул на Рахимова, как бы извиняясь, за преждевременно сказанные им всего несколько минут назад обнадеживающие мечтательные слова.

Рахимов почувствовал, уловил его мысли и поднял глаза к пулеметам.

— Помогать надо! — ответил он, выпрямляясь на сиденье стрелка.