Читать книгу - "Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников"

Они снова отказались. Я задался целью — во что бы то ни стало убедить их в необходимости расправы с врагами.

— Вы не отрицаете, что это душманы?

— Нет!

— Если это так, то убейте их. Аллах не осудит и не обидится на вас, а только скажет «спасибо». Вы же имеете право на защиту своего очага, своей семьи? Если преступники, расправившись с вашими родными, ушли от возмездия, то сейчас они здесь, идите, разберитесь с ними.

— Нет, не будем!

— А если бы вдруг оказалось, что это именно они действовали в ваших кишлаках, вы бы убили их?

— Наверное, да.

— Сейчас мы докажем вам, что это были именно они. Убьете?

Долгая пауза, разговор между собой на своем языке. Потом один из них сказал:

— Нет, мы убивать их не будем. Если вы хотите это сделать, можете расстрелять их сами, мы не обидимся. Да, это враги, но убивать их мы все равно не будем.

— Да, видимо, мало они вас и ваши семьи унижают, убивают и насилуют женщин. Надо еще больше, может, тогда у вас появится наконец чувство ненависти и мести к ним. Но вы — рабы, были ими и останетесь на всю оставшуюся жизнь.

Афганцы ушли. Мы с офицерами обсуждали только что состоявшийся с ними разговор.

— Подождите, я вам сейчас приведу другого афганца, — обратился к нам советник. — Он еще больше этих лейтенантов натерпелся от душманов. Они вырезали всю его многочисленную семью, в том числе и детей, никого не пошалили. Сам в плену был, над ним издевались, хотели убить, но он сбежал. Уж он-то точно, наверное, отомстит и расправится с этими бандитами. — И он что-то крикнул афганским военнослужащим.

К нам подошел пожилой мужчина. Черные с обильной сединой волосы, тяжелый печальный взгляд. Поздоровались. Через переводчика объяснили, что мы хотим от него. По тому, как он опустил голову, уводя свой взгляд в сторону, сразу стало ясно, что этот, как и предыдущие его соплеменники, ничего делать не будет. Долго убеждали его, но наш разговор также не увенчался успехом.

— Не хотят убивать они, значит, мы сами убьем! — подвели итог наших разговоров и совместных усилий офицеры.

— Дайте, я сам с ними разберусь, — попросил командир взвода, — и никаких проблем.

— У нас-то насчет этого проблем нет, это точно, — заметил особист. — Но нам нужно, чтобы они сами, своими руками расправлялись с преступниками. Здесь вопрос очень важный и принципиальный. Убьют раз, другой, запачкают свои руки в крови, а дальше и у них проблем с этим не будет, да и выбора тоже. Не всегда же им за счет нас чистенькими оставаться. Пусть сами убивают. Это их земля, их враги и их проблемы.

Решили пленных передать афганцам. Пусть кормят их, охраняют и делают что хотят.

Подозвали афганского комбата, передали ему душманов, их оружие, посоветовали по прибытию в Кандагар сдать в ХАД — орган государственной безопасности страны. Командир утвердительно кивал головой, потом увел пленных. Ночью мы наблюдали, как они все вместе сидели у костра, пили чай и мирно беседовали. Когда же закончилась операция и мы подошли к городу, афганская колонна остановилась. Взятые нами в плен духи не спеша слезли с машины на землю, по-мусульмански расцеловались с афганскими офицерами и пошли в сторону ближайшего кишлака.

— Вот, сволочи, что делают, — возмутились мы, увидев эту трогательную картину.

— Может, отправить их в Кабул? — запросил по радиостанции ротный комбата, что условно означало: «Может, их расстрелять?»

— Давай, только чтобы афганцы не увидели.

Скоро мы перестали доверять хадовцам, царандою (милиции) и всем остальным государственным и военным структурам. В бою афганские солдаты демонстративно поднимали стволы автоматов вверх и вели огонь по воздуху, а не по противнику. Поэтому духи и не трогали их в бою. Афганская армия была небоеспособна и не способна ни на что. Переход вооруженных солдат, мелких подразделений, даже полков на сторону местных «партизан» был обыденным явлением. Люди боялись служить в армии. Если духи узнавали, что кто-то в чьей-то семье служит в правительственных войсках, вся семья солдата или офицера уничтожалась. Правда, иногда бандиты меняли свою тактику. Когда им не хватало оружия, боеприпасов, они сами приказывали мужчинам и молодым парням идти на службу. Но, получив оружие, снаряжение, они обязаны были покинуть воинскую часть и возвратиться в банду, иначе — смерть. Попутно они забирали или захватывали с собою технику, своих офицеров или советского советника. Ситуация в стране, провинциях контролировалась душманами, а не нами и тем более не правительственными войсками. В течение всей службы мы освобождали одни и те же кишлаки, они переходили из рук в руки столько раз, сколько мы за них воевали. Выбивали банду из кишлака, уверенные, что это надолго, но через некоторое время партизаны вновь возвращались в него и опять наводили в нем свои порядки. Бандиты были жителями конкретных кишлаков. Днем они занимались хозяйственными делами, а ночью брали в руки оружие и шли мстить нам. Были у них отряды и постоянного действия — мобильные, хорошо вооруженные, возглавляемые подготовленными в Пакистане, Китае и других странах командирами. Для нас же все афганцы были непримиримыми врагами.

Однажды ехали мимо поля, на котором работал бедный крестьянин, приветливо помахали ему, он тоже поприветствовал нас. Проехали сотню-другую метров, как по рации передали, что этот крестьянин из винтовки выстрелил по колонне. По чистой случайности пуля лишь царапнула голову взводного. Остановились. Старик, прижимая к себе винтовку, бежал в сторону ближайшего виноградника. В утренней тиши гулко прогремели выстрелы крупнокалиберного пулемета…

В лицо мусульмане приветливо улыбались, но при этом всегда «держали камень за пазухой». Про пацанов-бачат говорили, что пока они еще не могут держать в руках оружие, они — дети, а как научились стрелять, уже взрослые. А стрелять они начинают уже с пяти-шести лет. Вообще, учитывая, что афганцы воистину воинственный народ во всех поколениях, меткая стрельба для них — обыденное и святое дело. Рассказывали, что во время свадьбы жених обязательно демонстрирует свои бойцовские качества и навыки. В стенку вмуровывают монету, и будущий муж и защитник семейного очага с определенного расстояния должен в нее попасть. Если промазал, значит, опозорил себя. Это только наш солдат впервые в армии, в восемнадцатилетнем возрасте, берет в руки оружие и начинает из него стрелять, но очень мало и поэтому не всегда метко. В Афганистане же навыки защитника формируются с малолетства. Поэтому картина из повседневной афганской жизни, когда пацан лет десяти, а то и еще меньше идет с автоматом Калашникова по городу или кишлаку, — явление обыденное того времени и той страны.

На одном из служебных совещаний представитель Министерства обороны как-то сказал, что, судя по боевым донесениям, в Афганистане уже уничтожено несколько населений Республики. Это было парадоксально, но факт. После рейдов подразделения подавали в штаб бригады сведения о потерях своего личного состава, приблизительных потерях бандитов, количестве взятого в бою оружия. Как показывала практика, наши данные в целом почти всегда соответствовали истинным цифрам и в дальнейшем подтверждались разведывательными данными, поступающими из банд. Афганцы же всегда завышали потери душманов в бою, причем — намного, а иногда и в разы. Видимо, такое завышение данных и привело к такой невероятной и парадоксальной ситуации.