Читать книгу - "Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин"

При этом командование Корейской армии ревностно относилось к своей монополии на организацию и руководство всей агентурной разведкой в Южном Приморье, старательно избегая появления на подконтрольной ему территории других разведорганов. Так, 24 сентября 1936 г. командир 2-й авиагруппы, подчинявшейся Токио, обратился к начальнику штаба армии с просьбой дать разрешение на организацию в Хуньчуне специализированной ЯВМ для сбора сведений о численности, дислокации, вооружении, боевой подготовке, состоянии аэродромной сети и ремонтной базы ВВС РККА в Приморье. Обосновывая своё предложение, командир группы приводил неоспоримый аргумент – при постоянном усилении советской авиационной группировки в приграничных районах с Маньчжурией хуньчуньская миссия в составе одного капитана пехоты использовала для получения информации о ВВС РККА некомпетентную в этом вопросе маньчжурскую и корейскую агентуру, поэтому предлагал развернуть в Хуньчуне особую ЯВМ, укомплектованную одним майором или капитаном авиации, одним старшим унтер-офицером военной жандармерии и двумя секретарями, обеспечив её необходимыми техническими средствами разведки. Однако начальник штаба объединения, докладывая 15 октября 1936 г. в Военное министерство о нецелесообразности развёртывания нового разведоргана, ссылался на «аналогичное по смыслу мнение Квантунской армии», возможное «дублирование и переплетение» функций с хуньчуньской миссией и настоятельно рекомендовал ограничиться прикреплением к её аппарату одного авиационного специалиста[518].

Оценивая результативность разведывательной деятельности против СССР, начальник штаба Корейской армии генерал-майор Куно Сэйити отмечал 17 февраля 1938 г. на совещании офицеров разведки объединения: «В текущем году, благодаря усердной работе всех сотрудников, разведкой и контрразведкой армии были достигнуты выдающиеся результаты… Тем не менее все собравшиеся понимают, что проведение разведывательной работы из-за всё более усиливающегося оперативного противодействия СССР из года в год становится затруднительным. В довершение ко всему, из-за насильственной депортации в конце прошлого года проживавших в Приморье корейцев созданная нами там база агентурной разведки практически полностью разгромлена»[519].

Речь в данном выступлении шла о постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1428-326 сс от 21 августа 1937 г. «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края», в соответствии с которым к 1 января 1938 г. из Приморья и Приамурья в Среднюю Азию было выселено около 172 000 советских корейцев в целях «пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край»[520]. Для восстановления утраченных агентурных позиций Куно предлагал использовать перевербованных советских агентов, контрабандистов, путешественников, нелегальных переправщиков через границу, задержанных в северокорейских портах членов команд советских судов и, в исключительных случаях, дезертиров-красноармейцев[521].

Корейская армия имела значительный опыт использования двойников. Так, в марте 1932 г. сотрудник харбинской миссии Сакадзава завербовал и передал на связь резиденту в Хуньчуне Ким Якчену корейца Пак Чимога. По заданию Кима в 1933 г. Пак перешёл на территорию СССР с целью внедрения в советские разведорганы, в 1934 г. был завербован сотрудниками ИНО УНКВД по Дальневосточному краю Н.П. Шиловым и П.П. Моровым и вместе с другими агентами, Ким Янченом и Ли Дябаном, использовался в агентурной разработке «Квантунцы» по освещению Квантунской армии. Как выяснилось позже, корейцы также оказались двойными агентами и поддерживали связь с советской разведкой по заданию харбинской миссии. В 1934 г. Пак связь с ИНО прекратил и, являясь агентом хуньчуньской миссии, в 1936–1937 гг. неоднократно перебрасывался на советскую территорию с разведывательными заданиями[522].

Дополнительной мерой по восстановлению утраченных источников информации о СССР должно было стать укрепление армейской службы радиоперехвата. В своём выступлении Куно подчеркнул, что разведка средствами связи велась в армии от случая к случаю, не хватало аппаратуры и подготовленного персонала, а все перехваченные телеграммы, если они не отправлялись в Токио, оставались нерасшифрованными, поэтому предложил в кратчайшие сроки образовать РРП в Хуньчуне, что должно было привести к «эпохальным изменениям в организации нашей технической разведки»[523].

Кроме того, начальник штаба озвучил установку на развёртывание сети приграничных наблюдательных пунктов, оснащённых 116-кратными биноклями. Проработка этого вопроса началась ещё в январе 1938 г., когда командующий армией генерал-лейтенант Коисо Куниаки предложил Военному министерству разместить в уездах Хуньчунь и Цзяньдао три наблюдательных пункта для просмотра советской территории до Барабаша, Посьета и Владивостока включительно, мотивируя свою просьбу тем обстоятельством, что «агентурная разведка против Советского Союза стала наитруднейшим делом в силу специфики СССР и ужесточения охраны границы с Маньчжоу-Го, вследствие чего резко сократилось количество перебежчиков и появились трудности с заброской агентов, вызванные депортацией проживавших в Приморье корейцев»[524].

По итогам принятых мер 9 мая 1938 г. Коисо утвердил «Пересмотренные правила разведывательной деятельности», согласно которым агентурная разведка против СССР на суше целиком возлагалась на ЯВМ в Хуньчуне, а командование дислоцированных там же гарнизона и погранотряда должно было заниматься визуальной разведкой и фотосъёмкой советской территории. При необходимости командир хуньчуньского гарнизона мог самостоятельно забрасывать агентуру южнее р. Амба, обязательно согласовывая свои действия с начальником миссии. Приказ также регламентировал оперативное взаимодействие между хуньчуньской миссией, гарнизонным отрядом и отделением военной жандармерии в вопросах обмена контрразведывательной информацией и порядок использования для ведения агентурной разведки против СССР по морскому каналу специально подготовленных членов японских пассажирских судов на рейде Манпхо[525].

Нововведением в работе оперативного звена во второй половине 30-х гг. стало восстановление разведорганов на Южном Сахалине: в связи с усилением советской группировки на севере острова и в Нижнем Приамурье 12 мая 1937 г. Военное министерство утвердило план совместной разведывательной деятельности против СССР дислоцированной на Хоккайдо 7-й пехотной дивизии и отделения военной жандармерии в Асахикава. Им, в частности, предписывалось собирать информацию через агентов на территории Южного Сахалина и специально заброшенных на север острова разведчиков пехотной дивизии, перебежчиков, нарушителей госграницы, жертв кораблекрушения, мигрантов из СССР, туристов и членов команд японских судов[526].

8 октября 1937 г. военный министр подписал приказ об образовании в Тоёхара (Южно-Сахалинске) разведпункта 7-й пехотной дивизии для ведения агентурной разведки на севере Сахалина, в Приморье и на Камчатке. Хотя пункт подчинялся начальнику штаба соединения, в вопросах разведки он замыкался непосредственно на начальника Генерального штаба. Пункт имел незначительный штат – начальник органа майор Ота Гундзо, два переводчика, один наёмный сотрудник, и, по мнению командира дивизии, «был не только чрезвычайно слаб, но и не получал практической помощи от центрального командования», поэтому 7 июня 1939 г. в полном составе перешёл в подчинение развёрнутой на юге острова отдельной смешанной бригады «Карафуто», продолжая совместно с командованием крепости Цугару решать задачи по сбору данных на Северном Сахалине, в Нижнем Приамурье и Северном Приморье[527].

Деятельность органов военной разведки против СССР во второй половине 30-х гг. была направлена в первую очередь на получение достоверной информации о позиции Москвы в японо-китайской войне, строительстве и модернизации Красной армии, особенно