Читать книгу - "Сибирь - Георгий Марков"

— А минутой позже они перекрыли выход с дебаркадера. Я видел, как они выставили вторую цепь из солдат.

"Вот оно как! Может быть, на меня расставляли ловушку?" — подумала Катя.

— А Гранит не прибыл, Зося, — продолжал Насимович. — И хорошо, что не прибыл. Убежден, что, окажись он на пароходе, ему уйти не удалось бы.

— Где же он все-таки? Что с ним могло случиться? Что думаете, пан Насимович, на этот счет? — спросила Катя почти шепотом. Густой сумрак в комнате, блеклый свет месяца, падавший в окно, тишина, окутавшая домик е улицы, — все это не располагало к громкому разговору.

— До утра не хочу строить никаких предположений, Зося. Как человек предусмотрительный, Гранит мог покинуть пароход на последней пристани. Следовательно, завтра в полдень или самое позднее к вечеру он может явиться сюда, что называется, пешим порядком.

Насимович тоже говорил почти шепотом, но едва он произнес эти слова, послышался голос тети Стаей, которая незаметно притулилась возле мужа в уголочке:

— Именно так, Броня! Мое сердце чует: он где-то поблизости от нас.

— Дай бог, Стася, чтоб твое сердце не обманулось.

Правда, Зосенька?

— Безумно молюсь об этом, — воскликнула Катя.

— Вы еще вспомните мои слова, — с чуть заметной обидой сказала тетя Стася.

— А что, Стасенька, не пора ли нам запалить лампу и заняться самоваром? — пытаясь как-то сгладить свой неучтивый смешок, ласково сказал Насимович.

— Добрейший мой Броня, ты, как всегда, опоздал.

Самовар у меня давно наготове. И кстати, я напекла сдобного печенья. Клянусь, оно не уступит изделиям лучших кондитеров Варшавы и Вены. Зося, а ты любишь свежее печенье?

— О да, конечно, тетя Стася! Очень люблю. Я сразу поняла, что вы стряпали. От вас так чудесно пахнет сдобой.

— Ты слышишь, Броня?! Цени, милый! — засмеялась тетя Стася и удалилась легкими шагами.

Насимович встал, намереваясь проследовать за женой, но Катя остановила его:

— Присядьте на минутку.

Катя не имела права не рассказать Насимовичу обо всем, что произошло на дебаркадере. Встреча с Прошкиным создавала новую ситуацию в ее пребывании в Томске. Она чуть затянула свое сообщение, потому что не хотела говорить об этом при тете Стасе. Во-первых, ей не хотелось волновать эту милую женщину, явно расположенную к ней, во-вторых, Катя не знала, всеми ли подробностями своей подпольной работы делился Насимович с женой. Едва ли он по соображениям конспирации вовлекал тетю Стасю во все свои дела.

Тетя Стася зажгла лампу и ушла на кухню. Оттуда доносился звон посуды.

Катя изложила происшествие на дебаркадере последовательно и с абсолютной точностью. Насимович слушал ее, не проронив ни одного слова. Молчание это было безрадостное, тяжелое. Когда она кончила, он протяжно промычал, потом слегка ударил себя ладонью по лбу.

— А я-то все гадал: почему да отчего они облаву на толпу учинили? Тебя им, Зося, нужно было прихватить. Молодец, что ушла. Молодец!

— Как же мне теперь быть-то, пан Насимович? — с искренней растерянностью спросила Катя.

Насимович долго не отвечал. Катя видела, как он нервно теребит пальцами край своего сюртука.

— В городе, Зося, появляться тебе нельзя. Они сейчас все подымут на ноги, чтобы поймать тебя, — сказал Насимович, посматривая через плечо в ту сторону, откуда доносился звон посуды. — Завтра будешь сидеть дома. Что ж, придется потосковать неделю-другую. А я постараюсь узнать кое-что, спросить у верных товарищей, как там все складывается с побегом Гранита…

— Ну быстро за стол! Зося, Броня, спешите! — сказала тетя Стася, выходя из кухни с блюдом в руках, на котором горой лежали пышные, зарумянившиеся в печи витые булочки.

— Идем, Стасюня, мчимся, — отозвался Насимович и, подхватив Катю, крепко сжал ее руку выше лйктя, как бы говоря: "Обо всем, что было там, молчать, молчать".

— О, какая вы прелесть, тетя Стася! Надо же столько напечь! — пропела с неподдельным восторгом Катя и мимолетно пожала Насимовичу руку: "Я все поняла. Все до капельки".

4

Катя безвылазно сидит в комнатке, отведенной ей вчера. Тихо и сумрачно. Сумрачно не только потому, что окна плотно завешены льняными шторками. Сумрачно на улице. Падает дождь вперемежку со снегом.

Небо, которое хорошо видно в верхний пролет окна, непроглядно-серое, свинцово-неподвижное, какое-то зловещее.

Утро Кате кажется нескончаемо длинным. Она перебирает сложенные на столике книжки, не спеша листает одну за другой. Ничего интересного. Какие-то Обтрепанные романы без начала и без конца. Вероятно, переводы с французского. Катя судит об этом по именам действующих лиц: Пьер, Луиза, Жорж, Виктор, Луи, Ирэн… "Неужели пан Насимович ничего другого не мог припасти для чтения?" — мысленно упрекает Катя портного, но тут же вспоминает, что находится она на подпольной квартире. Пока существует подполье, существует опасность провала. Насимович правильно делает. На столе у него самое невинное чтение.

Странно было бы видеть здесь труды Маркса, Плеханова, Ленина или нелегальные партийные газеты и листовки.

Катя все-таки прочитала десять — двадцать страниц из одного романа, потом столько же из второго, потом чуть поменьше из третьего. Но чтение это было поверхностное. События скользили как тени, не трогая сознания. Главное, к чему приковано ее внимание, — часы.

Обыкновенные ходики с гирями. Они стучат довольно монотонно, резко, маятник мотается туда-сюда, но во всем этом есть что-то успокаивающее, может быть, потому, что движение стрелок фиксирует движение времени, ход жизни.

Было восемь часов утра, когда Катя вернулась к себе в комнатку после завтрака и впервые подняла глаза на ходики. За чаем Насимович занялся расчетами.

По его словам выходило, что расстояние от Чернильщиковой — последней пристани перед Томском — не превышало сушей двадцати верст. Покрыть такое расстояние Гранит мог за пять-шесть часов. Но передвигаться днем он, разумеется, не стал бы. У него в запасе были вечер и ночь. В город он вступил на рассвете, пока явные и тайные полицейские чины сладко почивали. Следовательно, его можно было ожидать здесь, на квартире у Насимовича, буквально с минуты на минуту.

В восемь утра Катя загадала: если к десяти Акимов не придет, значит, все расчеты Насимовича не имеют под собой оснований. Акимов просто не приехал, он отстал от парохода, и что с ним будет дальше, никто не знает.

Но вот ходики отстучали десять ударов. Катя встала с дивана, прошлась по комнате, прислушалась.

Вдруг там, во второй половине, стукнула дверь, послышалась суета, движение стульев. "Пришел!" — мелькнуло в голове у Кати, и от волнения кровь прихлынула к лицу. Она уже хотела выскочить из своего гнезда, чтоб обрадовать Акимова: путь дальше ему открыт, Открыт вплоть до Стокгольма. Сделав два-три шага, она замерла. Оттуда, от Насимовичей, донесся женский бойкий говорок. Катя догадалась: у портного сегодня день приема заказов, нагрянули первые модницы.