Читать книгу - "Нас не брали в плен. Исповедь политрука - Анатолий Премилов"

В землянках штаба дивизии имелась проводка для трансляции радиопередач из клуба. 6 ноября все слушали доклад И.В.Сталина о 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции — и вдруг в радиопередачу вклинивается немецкая речь. Сидевший рядом со мной начальник клуба побледнел от испуга. Говорю ему: «Бери автоматчиков и бегом к клубу, проверь, в чем дело». Он быстро ушел, а по радио опять пошла передача выступления Сталина — потом опять короткий перерыв, и снова передача доклада. Скоро вернулся начальник клуба’ Костин и доложил о происшедшем перерыве в трансляции: «Прибежали к землянке клуба — тихо, нет никого. Вошел в землянку, а там сидит инструктор из политотдела армии и крутит ручку настройки приемника, от которого идет трансляция. Я к нему с автоматом в руках и еле стерпел, чтобы не стукнуть его прикладом. «Вы что, по фашистским передачам соскучились, ищете их по приемнику? Ведь идет передача выступления Сталина и его слушают по трансляции от этого приемника сотни людей, вы прерываете трансляцию». Инструктор быстро вышел из землянки и сбежал в штаб армии, так и не зайдя в наш политотдел.

Доклад Сталина вошел в наши души, влив в нас еще большую уверенность в победе над врагом. В нем Сталин поставил задачу «уничтожить гитлеровское государство и его вдохновителей, уничтожить гитлеровскую армию и ее руководителей, разрушить ненавистный «новый порядок» в Европе и покарать его строителей». Подведя итоги военным действиям за 1942 год, Сталин сказал: «Враг уже изведал на своей шкуре способность Красной Армии к сопротивлению. Он еще узнает силу сокрушительных ударов Красной Армии... Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник». Эти мудрые, вдохновляющие слова глубоко тронули нас: мы все жили надеждой на перелом в ходе войны. Прозвучавшие слова и определили направление всей политико-воспитательной работы в дивизии. С наступлением темноты и до рассвета политработники находились на переднем крае обороны, проводя беседы с маленькими группами бойцами в окопах, землянках, блиндажах, в боевом охранении, на наблюдательных пунктах, у пулеметов и орудийных расчетов прямой наводки. Беседы проводились и в тылу дивизии. Недалеко от штаба дивизии, в балке, саперный батальон построил просторную большую землянку-клуб вместительностью до 100 человек. Помимо бесед в частях с бойцами мне приходилось в этом клубе выступать перед бойцами подразделений дивизии. К ноябрьским праздникам клуб подготовил красноармейскую самодеятельность. Особенно мне запомнились выступления танцоров, которых было много (особенно в артполку) — до 20 национальностей с Кавказа и Средней Азии: грузины, армяне, азербайджанцы, аварцы, кумыки, казахи, узбеки, туркмены, евреи и другие. Кавказцы очень строго следили за своим внешним видом, многие носили сшитые по своей фигуре брюки, имели самодельные кинжалы, подчеркивая свой «горский» вид. В самодеятельности каждая национальная группа исполняла свой национальный танец. Тогда же я впервые услышал «Землянку» Алексея Суркова. Трогательная, немножко печальная, эта песня брала за сердце, напоминая нам о далеких родных...

Начальнику клуба я дал задание идти с самодеятельностью на передовую и петь и играть бойцам в окопах и землянках — особенно среди бойцов нерусской национальности. Уже в первый день праздника (глубоким вечером, ближе к полночи) самодеятельность выступала на передовой. На участках позиции, где наши окопы находились близко к немецким, немцы слышали пение и даже не стреляли в часы, установленные их командованием для ведения огня. Немецкие солдаты, слушая песни из наших окопов, кричали: «Рус, «Катюшу»!» К этому времени мы хорошо усвоили шаблонность немецких солдат в ведении огня. Зная время обстрелов, бойцы хорошо укрывались, пережидая шквалы огня. Кончилось — и иди себе спокойно, никто не обстреляет. Но одно из выступлений самодеятельности закончилось трагически. Певцы выступили и пошли по глубокой траншее в другое подразделение, и вдруг минометный налет — причем вне «установленного времени». Помощник по комсомолу был ранен, а начальник клуба погиб. Не раз попадал под такие обстрелы и я...

В то время политработникам стали присваивать воинские звания. Командующие фронтами имели полномочия на присвоение званий до майора включительно, и в ноябре мне было присвоено звание майора. А 6 января 1943 года в Красной Армии были введены погоны. По размерам и с виду они были как в старой армии, и начальник артиллерии дивизии, полковник, старый служака, рассказал нам, как они крепятся к шинели или гимнастерке.

Днем я часто ездил в части вручать партийные документы членам и кандидатам партии. В партию принимали много — более 300 человек в месяц. Не имея права подписи партдокумантов, я получил разрешение на их выдачу, а подписывал партдокументы заместитель командира дивизии по политчасти (замполит) Бикрицкий. Верхом на коне, с инструктором по партучету Миусом мы ездили в самые отдаленные от частей места: в боевое охранение, наблюдательные пункты, на передовую линию окопов. Помню, утром я вручил кандидатскую карточку командиру батареи на наблюдательном пункте, а на другой день пришлось отправлять ее в архив ЦК партии. Прямым попаданием тяжелого снаряда в НП командир батареи Вдовиченко был убит.

В середине ноября зима установилась. Сухая и снежная погода с небольшими морозами поставила ряд новых проблем: утепление землянок, заготовка топлива, замена обмундирования. Тылы дивизии получили теплые вещи: валенки, полушубки, меховые рукавицы, ватники, меховые жилеты, шапки, теплое белье. Личный состав оделся по-зимнему. Политотдельцы получили новые меховые полушубки, меховые жилеты, шапки, рукавицы, валенки. Я окончательно распростился со своим полупальто с авиационными петлицами и надел полушубок. Немного погодя в мастерской тыла мне из солдатской шинели сшили комсоставскую, на пуговицах, — но одел я ее только весной, когда полушубок уже не требовался.

Оборону дивизия держала двумя стрелковыми полками общей численностью до 6000 человек, третий полк был во втором эшелоне. Артполк и пулеметный батальон поддерживали полки в обороне. Артиллеристы стреляли плохо, подавлять цели с закрытых позиций не умели, плохо поддерживали пехоту в малых операциях — меткого огня по обнаруженным целям было мало. Линия обороны дивизии левым флангом проходила в лесу северо-восточнее г. Белый, дальше по его пригороду и упиралась правым флангом в реку Обшу. Дальше оборону занимала дивизия полковника Квашнина[33]. В лесу нёпосредственного соприкосновения с противником не было: за полосой колючей проволоки с нашей стороны была нейтральная полоса, а за ней немецкие минные поля и спиральная колючая проволока (ее называли «Спираль Бруно»). Иногда немцы-разведчики пробирались в наше расположение и однажды захватили двоих бойцов в плен. После этого была усилена бдительность, и немцы попадали в наши руки. Немцев интересовали не только бойцы, но не в меньшей мере их зимнее обмундирование: ватники под шинелями, ватные брюки, шапки, варежки.

Полк, стоявший во втором эшелоне, занимался обучением на основе положений нового боевого устава пехоты. Однажды днем я приехал в этот полк. Бойцы рыли окопы и траншеи, а мы с замполитом полка ходили среди них и расспрашивали их о службе, обмундировании, питании. Я уже знал, что этот полк имел слабую боеспособность: в нем более 860 человек рядового состава составляли уголовники, приговоренные к длительным срокам заключения; советское правительство предоставило им возможность искупить свою вину в боях за Родину. Большинство из них поняли это и честно старались искупить свою вину, но были и лица, прибывшие на боевые позиции с корыстными целями. Во время беседы с одним уже довольно немолодым бойцом я услышал: «Нам, что, был бы хлеб, а кому служить безразлично, Гитлеру или Сталину». Сказав это, он обратился к бойцам: «Правильно я говорю?» Но в ответ — молчание. Я сказал этим бойцам: «Неужели вы не знаете, как немцы обращаются с пленными красноармейцами?» А уголовник изрек: «А правда ли это?» — «Да, правда, я сам видел следы расправы над военнопленными и мирным населением». В ответ — молчание. Потом я поделился выводами с замполитом и командиром дивизии, высказав им, что у бойцов полка есть сомнения в отношении зверств немецких солдат, что состав полка надо хорошо профильтровать, переформировать его отдельные роты, укрепить партийнокомсомольскую прослойку. В ответ я услышал, что именно этот полк дрогнул при первом ударе немцев по позициям дивизии. Скоро выяснилось, что трусость в полку была и среди политсостава: нашелся политрук, старший лейтенант, порвавший свой партийный билет и не привлеченный к партийной ответственности. Когда я вызвал его в политотдел и потребовал: «Покажите партбилет», — он достал носовой платок и, развязав его, высыпал на стол мелкие куски разорванного партбилета. Труса отправили в штаб армии... Длительное время командование дивизии занималось этим полком: тщательно проверили личный состав, выявили антисоветчиков, и они были или осуждены трибуналом, или отправлены в глубокий тыл как преступники. Роты укрепили комсомольцами и коммунистами из поступившего в ноябре пополнения.