Читать книгу - "Прощайте, скалистые горы! - Юрий Семенов"

— А вы не стесняйтесь, называйте его по кличке «Томагаук».

— Вы и о нём всё знаете?… Он всю дорогу расспрашивал о настроении в армии, думаем ли мы уходить с севера или будем держать фронт, поступают ли резервы на фронт или, наоборот, оттягиваются силы. Он так сочувственно подошёл ко мне, что я рассказал ему всё. А когда пришли к нему в барак, он поймал меня в ловушку. Запугал, что может сообщить в гестапо, будто я сам пришёл к ним, принёс ценные сведения и просил помочь перебраться в Америку. Я спросил, чего он от меня хочет. Томагаук сказал, что от меня потребуется только одна маленькая услуга после войны, когда я вернусь в Германию. Посоветовал при первой возможности сдаться в плен русским, так как это самый надёжный способ остаться живым и встретиться в Германии. О разговоре с ним приказал никогда и никому не говорить. Я согласился и даже обрадовался, что легко отделался от него.

— Значит, согласились?

— Только ради того, чтобы выпутаться из этой истории. Он взял моё удостоверение, выписал из него мои данные, жены, где живёт, даже забрал её последнее письмо. Первую страничку моего удостоверения с фотокарточкой раза три заснял на плёнку, потом дал мне коробку сигарет и четыре пачки аварийного морского пайка. Когда я вышел из землянки, Томагаук окликнул меня. Я обернулся и увидел, он щёлкает аппаратом, потом, оскалив зубы, махнул мне рукой, чтобы я уходил.

— Это всё? — спросил Гросс, кончая писать.

— Всё, — тяжело вздохнув, ответил Вейле, как будто освободившись от непосильной ноши.

Гросс прочитал протокол допроса и, тыча пальцем, указал Вейле, где подписывать. Гестаповец вызвал надзирателей.

— Вам придётся обидеться на свою судьбу, Герман Вейле! — сказал довольный Гросс, откинувшись к спинке кресла.

Вошли двое надзирателей.

— В камеру смертников! — приказал он солдатам.

— А-а?! — вскрикнул Вейле и, приложив к ушам ладони, подался вперёд.

— Идите! Завтра объяснят вам, — пропел Гросс и приятно потянулся в кресле.

Задребезжал телефонный звонок. Гросс оторвался от бумаг, сонными глазами посмотрел на часы, вяло снял трубку.

С Леастарес сообщали последние новости: «С отрядом матросов был бой. Понесли большие потери убитыми и ранеными. Русские исчезли в неизвестном направлении. Захвачен раненый матрос, которого следует направить не в лагерь, а в гестапо. Он убил многих наших солдат и двоих офицеров. Неизвестно, как оказался позади и во время перестрелки незаметно бил в спину. Матрос пришёл в сознание. Ранение серьёзное — в грудь, навылет и прикладом в голову, но он здоровый, выживет».

— Сделайте перевязку и к утру доставьте ко мне, — вяло ответил Гросс.

Только к середине дня явился переводчик из лагеря военнопленных: коротконогий, с выпученным, как тыква, животом и большой лысиной на шишковатой голове.

Гросс, как всегда в эти дни, был не в духе, сухо ответил на приветствие переводчика, предложил сесть к столу.

Надзиратели ввели в кабинет матроса и осторожно закрыли за ним дверь. Он остался стоять посредине комнаты, оглядел её, потом — немцев и так широко зевнул, что уставившийся на него переводчик не выдержал и тоже широко раскрыл рот.

Гросс впился глазами в избитое лицо матроса, перевязанную голову, потом перешёл на обвисшую клочьями тельняшку, из-под которой выглядывала жёлтая бумажная перевязка. Пленник смотрел на окно. Излюбленное начало допроса испытывающим взглядом не удалось.

— Смотреть сюда! — выкрикнул Гросс, звонко стукнув ладонью по столу.

Переводчик вздрогнул, начал переводить.

— Фамилия?!

Матрос уставился на гестаповца, плотно сжав челюсти, молчал. К нему подскочил переводчик и прочитал наколку на руке: «Дима».

— Димитра звать его, — перевёл он, возвращаясь к столу.

— Фамилия?! — повторил Гросс, начиная закипать. Он не умел продолжать допрос, не получив ответ на свой вопрос.

— Ну что ты кричишь — фамилию, фамилию, шубу, что ли, шить тебе из неё! Не видишь, моряк советский перед тобой! А то фамилию ему скажи. Я бил вас — не спрашивал фамилии! А вообще-то, лучше не трать нервишки свои и тому прочее…

Гросс подскочил к пленному, ударил его в челюсть. Он уже занёс ногу, чтобы ударить сапогом в живот, но как раз в этот момент матрос опустил откинувшуюся после удара голову, подался всем корпусом вперёд и, сколько было в нём силы, сжав руки в один кулак, как тараном, сунул гестаповцу в лицо.

Вскинув руки и закатив глаза, Гросс рухнул на пол, ударившись головой об угол стола. Он захрипел, а через сжатые челюсти запузырилась кровавая пена. Матрос зашатался, сделал к столу шаг и, потеряв сознание, повалился на Гросса. Через жёлтую повязку на груди выступила кровь.

Переводчик с испуга забрался на стол и писклявым голосом заорал:

— Люди!