Читать книгу - "Русские эсэсовцы - Иван Ковтун"

В немецком обществе также получила распространение точка зрения, согласно которой славяне определялись как полуазиатские племена; говорилось о несамостоятельности русских, об их неспособности навести в своей стране элементарный порядок, искоренить нечистоплотность и т. д. Впрочем, есть малочисленная категория людей, в основном благородного происхождения и с германскими корнями, сдерживающая напор «азиатских народов». Если кто-то в России еще не утратил связь с Европой, то только образованные слои российского общества. Какова будет их судьба, если наружу вырвется разрушительный «восточноазиатский» поток, предсказать было нетрудно[19].

Опасения этой категории немецких граждан было можно понять, ведь Германию и Россию связывали тесные взаимоотношения. Начиная с Петра I, немецкое присутствие на российских землях было весьма значительным. Интеллигенция и дворянство были представлены, в частности, остзейскими баронами, потомками лифляндского, курляндского, эстляндского и эзельского рыцарства [они были вассалами Тевтонского ордена. — Примем. авт.], верно служивших династии Романовых. Достаточно назвать только несколько имен — Паткуль, Миних, Вейсман фон Вайсенштайн, Крузенштерн, Беллинсгаузен, Багговут, Бистром, Литке, Бенкендорф, Тотлебен, Эссен, Вирен, Врангель, Фелькерзам, фон Плеве, Ренненкампф, фон Унгерн-Штернберг, Келлер…

Немцы внесли немалый вклад в создание регулярной русской армии, в развитие отечественной науки и образования, проявили себя самым лучшим образом во многих других областях. Разумеется, о том, сколько сделали немцы для России, было известно и в самой Германии. Именно поэтому часть немецкого общества серьезно переживала за судьбу России, и, естественно, не хотела, чтобы русские «забывали» о том, кто якобы «помог» им обрести европейский и в некотором роде «цивилизованный» вид…

Можно согласиться с мнением известного немецкого исследователя Карла Шлегеля, который полагает, что «образы, созданные немцами и русскими друг о друге, располагаются между полюсами великих ожиданий и столь же великого страха, притяжения и отторжения, культами русофильства и германофильства и образом врага, созданного пропагандой». Шлегель отмечает, что в XIX веке русские и немцы в своих взаимных оценках «исходили из такой категории, как „душа народа“, и научно исследовали его психологию. В результате получались идеальные типы „русского“ и „немца“. Их лучшие экземпляры населяли литературу в виде управителя Штольца из „Обломова“ Ивана Гончарова, простого солдата Гриши из романа Арнольда Цвейга „Спор об унтере Грише“ или образа мадам Шуша из „Волшебной горы“ Томаса Манна»[20]. Но были и другие — преимущественно коллективные — образы…

В 1848 году в революционном Берлине была напечатана листовка, авторы которой негодовали по поводу предстоящего вторжения русской армии в Европу, чтобы поддержать умирающие монархии. Листовка начиналась словами «Смерть русским!» и рассказывала, к чему следует готовиться немцам: «Эти казаки, башкиры, калмыки, татары и т. д. десятками тысяч горят скотским желанием вновь разграбить Германию и нашу едва рожденную свободу, нашу культуру, наше благосостояние, уничтожить, опустошить наши поля и кладовые, убить наших братьев, обесчестить наших матерей и сестер и с помощью тайной полиции и кнута уничтожить любой след свободы, человечности и честности». В конце агитки отмечалось, что среди «русских солдатских орд» культивируются идеи «ниспосланного» Богом панславизма, а император Николай I решил крепко покарать Германию и, таким образом, исполнить волю Господню[21].

Как видно из листовки, в глазах революционеров русские, как народ, ассоциировались с представителями кочевых племен, сохранивших дикие обычаи и нравы. Стараниями пропагандистов народы, населявшие Россию, слились в некое единое целое, которое было проще простого объединить под именем титульной нации.

Разумеется, устойчивый имидж России как «жандарма Европы» не для всех европейцев носил отрицательные коннотации. Представители знати и добропорядочные бюргеры различных германских государств и земель видели в русском царе спасителя от революционных беспорядков и анархии. Так, министр-президент Баварского королевства фон дер Пфордтен в 1851 году в разговоре с русским академиком Якоби заявлял: «При остром кризисе, который мы переживаем, мы обращаем наши взоры на Север [подразумевается Санкт-Петербург. — Примеч. авт.], где нашим глазам представляется единственный во всей истории пример неизмеримой материальной силы, поддерживаемой еще более великой моральной силой, восхитительным разумом и истинно христианской умеренностью. Провиденциальная миссия вашего великодушного императора стала для нас более ясной, чем когда-либо: в нем лежит будущее всего света»[22].

Многие немецкие традиционалисты, такие как философ Франц фон Баадер (1765–1841), возлагали на царскую Россию особые надежды, основывая их на сохранении здесь того «религиозного инстинкта», который в Западной Европе заглох под влиянием антирелигиозного просвещения[23]. Фридрих Ницше также видел в России «единственную державу, у которой есть еще время, которая может ждать, еще что-то обещать». Ему казалось, что «способность к воображению и к напряжению воли в наибольшей и неиспользованной мере присутствует у славян»[24].

Конечно, не все разделяли это восторженное отношение. Когда началась Крымская война, Сергей Аксаков писал сыну: «Какая злоба, какое предательство и неблагодарность в целой Европе против нас! Александр I спас от раздела Пруссию, а Николай I спас от падения Австрию. В Пруссии единогласно все были против нас, кроме короля, а в Австрии — кроме императора, Радецкого и Шлиха»[25]. Однако взаимные симпатии русских и немцев (преимущественно из среды дворянства и интеллигенции) вовсе не испарились полностью. Известно, что в 1870 году, когда началась Франко-Прусская война, Иван Тургенев заявил: «Сейчас я — немец»[26].

Впрочем, в дальнейшем стараниями всевозможных публицистов в Германии все больше и больше культивировались страхи перед славянской и, в частности, русской «угрозой». К. Шлегель констатирует, что «уже в пору Отто фон Бисмарка обозначилось опасное взаимное отчуждение русской и германской империй, которое на фронтах Первой мировой войны превратилось в противостояние. В силу этого в Германии лишилась основы переходившая из поколение в поколение консервативная русофилия, а в России — казавшаяся естественной ориентация на Германию»[27].