Читать книгу - "Волкодавы СМЕРШа. Тихая война - Олег Таругин"

– Стало быть, доклада́ю: Степан Фомич Добруш. Что в империалистическую, что в Гражданскую – все рядовой пехотного полка. С первой – солдатского Георгия имею да вот это. – Степан Фомич коснулся шрама на щеке. – Германской шрапнелью задело, чудом глаза не лишился. А на второй пальцы оставил. Комиссован по ранению, к службе более не годен. С тех пор в Еремеевке безвылазно и проживаю. Спрашивайте дале.

– Дети имеются?

– А как же, два сына, оба супротив германца воюют. Вот только где именно – знать не ведаю.

– Оружие твое?

– Оружие? – хмыкнул старик, пожевав губами. – Ну, нехай будет мое. Сам собрал, сам натаскал – значится, мое, так с вашей точки зрения выходит.

Гулькин переглянулся с товарищами и продолжил:

– А зачем собирал-то? С какой целью?

Старик ненадолго задумался, почесав затылок:

– Да как сказать, товарищ командир? Не бросать же, к весне все ржой пойдет, механизмы из строя выйдут, жалко. Пропадет добро. Будто не знаю, сколько в него труда народного вложено? Тут недалече позиции располагались, оттуда и приволок.

– Жалко бросать, значит? – прищурился Сашка. – Смотри, какой жалостливый. А может, ты тут банду организовать собирался? Или фашистам передать? Откуда мне знать, что у тебя, Степан Фомич, на уме? Слова – они только слова и есть. Словам подтверждение надобно. А по факту – наблюдаю целый склад оружия, включая пулемет, гранаты, патронов немерено. Или не знаешь, что за незаконное хранение положено? Так время-то сейчас военное, и законы тоже. За такое могут и высшую меру присудить.

– Могут, конечно, – согласно пожал плечами Добруш, и Александр неожиданно понял, что особого страха перед ними тот не испытывает. А то и вовсе никакого страха не испытывает. – Только зря вы, товарищ командир, меня такими словами обижаете. Деревню нашу война стороной обошла, это так, но ежели бы германцы сюда приперлись, я б уж точно в хате отсиживаться не стал. Мне терять-то уж и нечего, свое отжил. Но с десяток вражин тут бы оставил, точно говорю. Это рука у меня каличная, а глаз верный. У «максимки», правда, затвор отсутствует, это я уж после разглядел, поскольку ночью его тащил, а поначалу шибко обрадовался, знакомая машинка. Ну, дык я и с винтовки стрелять, значится, не разучился, две войны хорошо научили.

– Партизанить, что ль, собрался?

– Может, и партизанить, а может, и дом свой оборонять! – отрезал старик. – До последней капли крови, как у нас принято! А поскольку армия наша доблестная германца погнала, то все оружие сдаю, так сказать, добровольно. Так, товарищ командир, и запишите, где следоват. Глядишь, и сгодится еще. У меня в лесу еще пулемет германский припрятан, не знаю, как называется, длинный такой, и ствол, словно у автомата вашего, весь в дырках. Не успел сюдой перетащить.

– Вы мне, гражданин Добруш, зубы не заговаривайте! – на всякий случай приглушенно рявкнул Сашка, внезапно переходя на «вы». На самом деле он понимал, что старик не врет. – Народный мститель нашелся! Револьвер где взял?

Дед же, хитро усмехнувшись в бороду, сообщил:

– Это кто тут кому зубы заговаривает? Нет, ежели вы сюдой за этими железяками прибыли, тогда конечно. Можете арестовывать. А револьвер мне лично комполка в девятнадцатом годе вручил за отличную стрельбу по белогвардейской сволочи. Так что имею полное право!

– Разберемся. Чужаки в деревне есть?

– Вот, наконец-то вы, товарищ командир, к делу, значится, перейтить изволили! Я ж то ведь сразу смекнул, что другой у вас интерес…

– Какой еще другой? – вскинулся Сашка.

– А такой, про который жинка моя, Матрена Ивановна, вашему начальству сообщила, когда днями в районе была.

– Что?!

– То! – торжествующе сообщил старик, усаживаясь обратно на сено. – Ты извини, командир, ноги больные, не могу долго стоять.

– Слушай, дед… то есть Степан Фомич, ты уж говори понятно, договорились?

– Так я ж так говорю: супружница моя в район ходила за лекарствами. У ей там фельдшерица знакомая имеется, еще с довойны. Вот она и сообщила, куда следоват, про то, что в деревне нашей незнакомцы объявились. Позавчера еще. Я ее сам и отправил да лесом провел, чтобы, значится, никто не заприметил.

– Так, стоп! – окончательно запутался Гулькин. – Ты вообще можешь четко и без лишних подробностей мне объяснить, что тут происходит?! Какие чужаки, где, сколько, вооружены ли – и все такое прочее?!

– Могу, коль перебивать не станешь. Они уж дня четыре как в деревне объявились. Представились красноармейцами: мол, в окружение попали да к своим лесами пробираются. Попросились пару деньков пересидеть, отогреться – оголодали шибко, померзли, не могут более по такому морозу иттить. Пятеро их, значится. Трое вроде как в военной форме, только без петлиц, а двое так и вовсе в гражданском. Из оружия имеют три винтовки системы инженера Мосина да вон такой автомат, какой у вас на плече висит. Только думается мне, и другое оружие при них есть, револьвер, там, али пистолет, просто на виду не держат, прячут. А зачем прятать, ежели свои?

– Разместились где? – прервал многословный рассказ Александр. – По хатам квартируют?

– Никак нет, – по-военному четко ответил Степан Фомич. – В Еремеевке две избы пустыми стоят, старики померли, а молодые еще до войны в район подались, вот одну они и заняли. Сказали, мол, вместе будут, так им, значится, сподручнее. А ежели германцы вдруг появятся, они тама и обороняться станут, чтобы в плен не попасть.

– Обороняться, значит? – многозначительно протянул Гулькин, переглянувшись с бойцами. – Вот даже как? Ну-ну… Это не та ли хата, где окна заколочены? На краю деревни, ближе к лесу?

– Она и есть. Печь там справная, дрова еще от прежних хозяев остались. Дом, конечно, выстужен за столько-то годков, но внутри всяко теплее, чем в лесу. Бабы у нас на Руси жалостливые, кой-какого провианта им собрали, хоть мы и сами не жируем, впроголодь живем. Вот и сидят безвылазно… отогреваются, все никак отогреться не могут, – последнюю фразу старик не сказал – выплюнул с короткой злой гримасой.

– А ведь ты, Степан Фомич, им, похоже, не веришь? – тут же отреагировал Александр.

– Не верю! – отрезал тот, насупившись. – Потому жинку в район и послал.

– Поясни? Чему именно не веришь-то?

– А тому не верю, что из окружения они идут! И тому, что красноармейцы, – тоже веры моей нету! Поскольку к военной форме непривычные, носить правильно не умеют. С чужого плеча на них одежа, верно говорю! У меня глаз-то наметан, почитай, две войны за плечами. Ряженые они, как есть ряженые. – Поразмыслив пару секунд, старик задумчиво добавил: – Двое – точно ряженые, а вот насчет третьего – тут я не совсем уверенный, зря говорить не стану. Форма вроде как получше сидит, но все одно, неправильно как-то. Не наш он человек. Лицо нехорошее. Тоже ряженый. Только как-то по-другому…

– Ну, так, может, пока лесами шли, исхудали – вот форма и болтается? Сейчас не лето, подножным кормом не пропитаешься, – с прищуром глядя на старика, переспросил Сашка. Ох, не прост ты, Степан Фомич, ох не прост! Форма ему не понравилась, ишь ты… Но вообще, стоит признать, что с «языком» им здорово свезло…