Читать книгу - "Крепость на Ловати - Валентин Павлович Краснопевцев"

партизанской матери, как ее ласково назвали бойцы.　

Вернувшись в родные места в январе 1942 года, партизаны с болью узнавали о горьких для них потерях.　

…И сам Дед, и другие подпольщики понимали, что каждый выход рации Петра Шалагина в эфир не остается незамеченным. Они меняли ее места, перетаскивали с улицы Сопецкой то в Рябики, то в Карцево. Однако опасность все же подкралась с неожиданной стороны.　

В конце декабря дом Шпака посетил один тип, подвизавшийся при немцах в должности директора городского рынка. Со Шпаком они были знакомы, но не настолько, чтобы наносить друг другу визиты, особенно в такое трудное время. Приход незваного гостя, объясняемый явно надуманной надобностью, насторожил подпольщиков. А тут еще зачастил, замелькал на улицах так называемого Восьмого городка старик нищий с котомкой за плечами и с палкой в руке. Нищий этот ходил от дома к дому, выпрашивая подаяние. Прежде здесь его никогда не видали. Для безопасности решили эвакуировать рацию в более безопасное место. Но не успели.　

Однажды утром гитлеровцы оцепили часть Сопецкой улицы. Затем к дому с заколоченными окнами подъехала легковая машина. В ней привезли не ночевавшего у себя в ту ночь Петра Шалагина. Гитлеровцы учинили в доме повальный обыск и нашли рацию. Перенесли ее в машину, захватили радиста и укатили. Забрали в гестапо и хозяина дома Даниила Ивановича Шпака вместе с приемной дочерью Марией.　

Шалагин вел себя мужественно. Он ни на йоту не отклонился от легенды, которая для него была составлена, тем самым отводя подозрения от старика и полностью принимая вину на себя. Сам же Шпак прикинулся глухим и убогим. Мария, в самом деле ничего толком не знавшая, молчала и плакала. И кончилось тем, что выведенные из терпения фашисты　вытолкали их взашей. Судьба радиста осталась неизвестной.　

Провал Петра Шалагина и потеря радиопередатчика серьезно осложнили дело. А потом арестовали Сергея Колесова и Павла Аверченкова.　

Вначале все складывалось для них как будто бы удачно. Прибыв в Великие Луки, они поступили работать, как и замышляли, на электростанцию, которая спустя короткое время после оккупации города гитлеровцами была пущена на полный ход. Оккупантам помогли в этом предатели, указавшие местонахождение оборудования, не вывезенного при эвакуации. Позднее же фашистские пособники вывели гестаповцев на след подпольщиков. Колесов и Аверченков были арестованы и расстреляны.　

Пока партизаны шли по тылам противника, покинув Великолукский район, там тоже разыгрались важные события.　

Группа Борунова уходила за линию фронта не в полном составе. По различным причинам на местах были оставлены Куретков, Русаков и брат с сестрой Борунчуговы. Однако подполье просуществовало недолго и понесло потери.　

В ноябре Иван Васильевич Куретков попал в сети местных полицаев. Те по своему обыкновению отправили партизана под конвоем в город, а оккупанты его повесили. В том же месяце нарвался на вражескую засаду партизанский разведчик Степан Герасимович Русаков и погиб в неравной схватке.　

Разведчица Надя Борунчугова из соображений безопасности перебралась на жительство вместе с матерью в деревню Лосево. Однажды, когда она шла из Лосева в Губаны, ее схватили полицаи и выдали гитлеровцам, которые повесили патриотку на крюке за подбородок: эта казнь считалась самой мучительной. Узнав о случившемся, мать Нади серьезно заболела, а вскоре и скончалась.　

Надин брат Коля Борунчугов, старше ее всего на два года, с сентября находился вместе с ней в группе Борунова. И он не дожил до Победы: погиб, отстреливаясь, когда наткнулся на полицейскую засаду.　

После окончания войны Борунчугов, муж и отец, возвратившийся в родные края, не застал в живых никого из своей семьи…　

ДЕЙСТВУЮТ ПОЛИГРАФИСТЫ

Сердце — чуткая птица,

Сердце — бедная птаха!

Как мне будет явиться

С вестью страшной, как плаха?

Как мне встать на пороге

Против кроткого взгляда?

Как мне броситься в ноги

И сказать:

«Ждать не надо!»?

«Двести первая верста»

На Великие Луки опускался ранний январский вечер. Заснеженные, промороженные улицы полупустынны, прохожих мало.　

По улице Пушкина, направляясь к центру города, тихо брели две девчушки-подростка и очень похожие: видимо, сестры. Они тянули за собой на веревке пустые детские саночки. Девчушки встречали мать с работы: она сама утром попросила их об этом.　

Перед угловым домом на Пионерской улице, где размещалась открытая в сентябре, уже при немцах, новая типография, они остановились и выжидающе посмотрели на заиндевелые окна. Спустя короткое время к ним вышла Антонина Васильевна Гусева. Наперебой, с ребячьей непосредственностью Женя и Зоя заторопились поделиться с ней своими новостями. Но мать слушала дочерей невнимательно, у нее от своих забот и хлопот голова разламывалась. Она попросила детей еще немного подождать, а сама направилась к небольшому сарайчику за типографией в глубине двора. В нем хранилась всякая всячина, в том числе и дрова, которыми отапливали в зимнее время типографию. Антонина Васильевна вынесла оттуда сверток половиков и положила его на саночки.　

— Мама, что это? — полюбопытствовала младшенькая, Женя.　

— Половики, детки. Грязные они. Повезем домой, стирать буду.　

А. В. Гусева.

Но направились они не к своему дому, а так же, как и тогда, осенью, когда несли сверток из маминого грязного рабочего халата, на квартиру, где проживал нынешний мамин начальник дядя Родион. С ним девочки познакомились давным-давно. Еще до войны, когда типография помещалась на улице Пушкина, и они вот так же бегали на работу к матери — обед принести или просто так.　

Родион Богданов был тихий человек. Про таких обычно говорят: мухи не обидит. И очень добрый к детишкам. Антонина Васильева рассказывала дочерям, что он круглый сирота, воспитывался в приюте, а своих ребятишек у них с женой нет. Как только придут, бывало, Женя с Зоей в типографию, дядя Родион обязательно подойдет к ним и, обтерев ветошью запачканные краской руки, погладит каждую по головке. Такая же, как и он, тихая и приветливая жена дяди Родиона — тетя Маша.　

Р. Б. Богданов.

Спустя два дня после оставшегося неприметным для постороннего глаза эпизода с половиками, отданными в стирку, в городе появились расклеенные повсюду на столбах, на стенах домов и заборах листовки с обращением к населению:　

«…Товарищи рабочие, служащие и все трудовое население города Великие Луки! Настал час нашего освобождения от фашистских захватчиков. Приложим все силы к тому, чтобы ни одного гитлеровского ставленника не осталось как