Читать книгу - "Проза о войне (сборник) - Борис Львович Васильев"

талом снегу. А за редкой цепочкой окружавших ее немцев в темную единую массу сгрудились жители. Громко плакали дети и тихо, приглушенно — женщины.

Офицер о чем-то спросил Машу, но она медленно покачала головой, отказываясь отвечать.

И тогда ее повели по деревне, что-то громко кричал переводчик. Может быть, он кричал, что она радистка и диверсантка, может быть, просто партизанка. Следом гнали народ с плачущими детьми и судорожно рыдающими женщинами. Остановились за последним гумном. Дальше начинались поля.

И опять офицер что-то сказал Маше. И опять она отрицательно покачала головой.

Офицер пожал плечами и отошел. А переводчик развязал Маше руки и протянул лопату. Но Маша, словно не заметив ее, медленно пошла к бревенчатой стене.

Она шла по талому снегу, и следы ее маленьких босых ног тут же заполнялись водой. Подошла к гумну и стала у стены, повернувшись лицом к немцам. Коротко ударила автоматная очередь.

— Вот как маму вашу убили, детки. Я ивушку посадила там, чтоб могилка ее не затерялась.

Иван сидел, закрыв ладонью глаза. По лицу Лены текли слезы. Алексей встал, прошел к лавке у входа, где сложили они свои пожитки, достал бутылку водки. Молча налил в чайные стаканы.

Все встали.

— Есть такая профессия: защищать свою родину, — тихо сказал он.

— Вечная память им, — тихо всхлипнула хозяйка. — Лесу в России не хватит, чтоб каждому крест поставить.

Все молча, торжественно выпили и тихо поставили стаканы на стол.

За околицей под большой пышной ивой Иван и Лена старательно обкладывали дерном могильный холмик. Дерн подносили парнишки и девчата, а немногочисленные мужики резали его на самом зеленом и свежем месте луга.

Поодаль стоял председатель в темном костюме с орденами и медалями в обязательной шляпе на голове. Рядом с ним — баян и две балалайки — весь местный оркестр.

— Удастся ли Алексею? — тихо вздохнула Лена.

— Прошибет, — сквозь зубы процедил Иван без тени сомнения в способностях друга.

Холмик был уже обложен дерном, и теперь не только они двое, но и все девчата укладывали дерн вокруг могилы.

— Едут!.. — закричали издалека мальчишки.

Подъехал грузовик с пятью вооруженными карабинами солдатами под командованием лейтенанта, с какими-то торжественно и строго одетыми представителями райкома. Из кабины вылез Алексей, солдаты сгрузили выкрашенный белой эмалью обелиск со звездочкой и понесли к могиле.

Иван и Алексей установили обелиск на могиле, воткнув в землю четыре штыря.

На обелиске была надпись:

«МАША БЕЛКИНА. 1923—1943 ПАРТИЗАНСКАЯ РАДИСТКА». И ниже: «СПАСИБО, МАМА».

Троекратно грохнул салют из карабинов.

Последняя квартира Трофимовых. И мебель в ней — уже без инвентарных номеров.

На звонок в прихожую спешит постаревшая Любовь Андреевна. Открыла дверь.

— Знакомься, ба, — сказал капитан Трофимов, пропуская в квартиру смущенную девушку. — Это — Лена. Моя жена. Пока будет жить с вами.

— Ванечка! — Любовь Андреевна бросилась к внуку, как-то не очень обратив внимание на юную жену. — А почему ты сказал — «пока»?

— Потому что я обрываюсь: самолет через час пятнадцать.

— Куда, Ванечка?

— Служба, бабуля, служба. Где деды?

— Служба, Ванечка, служба, — в тон ему ответила Любовь Андреевна.

— Ясно, — сказал внук. — Звонят?

— Регулярно: Алексей — по вторникам, Иван — по четвергам.

— Значит, мой день — среда, — Иван поцеловал бабку, потом жену. — Не горюйте, солдатки!

И вышел.

— Вот сумасшедший, — скорее с удовольствием, чем с осуждением произнесла Лена.

Это были ее первые слова, и Любовь Андреевна посмотрела на девушку с особым вниманием.

— Оставь вещи. Идем.

Они прошли в комнату. Любовь Андреевна сразу направилась к окну, выглянула.

— Мужу помаши, — не оглядываясь, сказала она.

Лена поспешно кинулась к окну. У такси стоял Иван и смотрел на окна. Увидев женщин, улыбнулся, помахал им и сел в машину.

А в комнате тихо плакала Любовь Андреевна.

— Зачем же вы плачете, Любовь Андреевна? — удивленно спросила Лена.

— Никакая я тебе не Андреевна. Я тебе бабка, поняла? А реву потому, что ты — дура, и мне тебя, дуру, жалко.

— Почему? — упавшим голосом спросила Лена.

— Потому что не знаешь ты их, Трофимовых этих, а я знаю. Нахлебаешься ты с ним горя, второй-то женой быть совсем невесело.

— Отчего же — второй?

— А оттого, что первая у них — армия. Чуть поманила — и упорхнул твой муженек неизвестно куда. А ты одна в подушку плакать будешь. Реветь и ждать — вот и вся радость.

— А я не боюсь ждать! — вдруг взорвалась Лена. — И не пугайте меня! А реветь все равно не буду!

— Так ведь уже ревешь.

— Это не считается. Это в последний раз.

И Лена замолчала, увидев, что Любовь Андреевна ласково улыбается ей.

На военном аэродроме в трюмы огромных транспортных самолетов вползают танки.

В самолеты садятся десантники в полной боевой выкладке. У трапа стоит в такой же выкладке капитан Трофимов и пропускает мимо себя своих солдат.

Вечерело. Любовь Андреевна и Лена пили в комнате чай.

— Когда-то нас, жен офицеров, называли боевыми подругами, — продолжала разговор Любовь Андреевна. — Мы умели перевязать раненого, расседлать коня, набить пулеметную ленту. Конечно, сейчас другие времена, но суть осталась прежней. Ты понимаешь меня, Леночка?

— Понимаю, бабушка.

— Нет, пока не понимаешь, — грустно улыбается Любовь Андреевна. — Но надеюсь, поймешь правильно. Поймешь, почему твоего мужа будут будить среди ночи и посылать неизвестно куда. Поймешь, почему он никогда не скажет тебе, где был и что