Читать книгу - "Флотская богиня - Богдан Сушинский"

В течение какого-то времени женщины прислушивались к вою сирены, гулу моторов и пальбе зениток, а после каждого взрыва бомбы испуганно посматривали на потолок, словно угроза исходила оттуда. Им бы следовало спуститься в глубокий каменный погреб, находившийся рядом с летней кухней, но они все еще продолжали пребывать в некоем оцепенении.

— Наверное, ты и в самом деле должна держаться поближе к Корневой, — смягчила тон Серафима Акимовна, вспомнив, что находится не на школьной линейке, а перед ней — не провинившаяся ученица. Но, главное, после налета эта властная женщина вдруг осознала всю житейскую мелочность того, о чем они с дочерью только что спорили. — Как ценно покровительство этой женщины, я, кажется, сумела уяснить. Мало того, мне хотелось бы встретиться с ней.

— Только не это! Не рискну потерять такую подругу. Впрочем, стоп. Ты желаешь встретиться с Корневой? — изменила тактику Евдокимка. — Я готова провести тебя. Не будем терять времени, идем прямо сейчас.

— Куда это? — вскинула изогнутые лебяжьи брови Серафима Акимовна.

— Сказала же: поступать на службу в госпиталь. В крайнем случае пристроим тебя санитаркой.

— А… что будет с усадьбой?

— Опять ты о своей усадьбе! — укоризненно пристыдила её дочь. — Сколько можно об одном и том же?

— О нашей усадьбе, Евдокимка; о твоем родительском доме, если ты еще способна помнить об этом после облачения в армейскую форму. Неужели ты решила, что армия заменит тебе все прочее, что до сих пор было свято?

— Ты же не на уроке, мама, и не в своем директорском кабинете, — попыталась остепенить ее курсистка. — А с нашей усадьбой случится то же самое, что уже случилось с тысячами других брошенных усадьб.

— Считаешь, что после такого напоминания у меня перестанет болеть душа за нашу усадьбу и наш сад — о чем ты уже стараешься не думать?

— Я стараюсь не думать о том ужасе, который ждет тебя во время оккупации города фашистами. Если те и пощадят тебя, то заставят работать на рейх.

— Не заставят, потому что я не соглашусь.

— Когда в город вернутся наши, ты будешь встречать их в должности директрисы немецкой школы или переводчицы при бургомистре. В городе мало людей, владеющих немецким языком так же хорошо, как владеешь ты, германский филолог.

— Сказано уже: я не стану работать на немцев!

— В таком случае они объявят тебя врагом немецкого народа и расстреляют. Если же согласишься работать на немцев, то коммунисты, как только вернутся, тут же объявят тебя врагом советского народа и тоже расстреляют.

— Замолчи! — рассердилась Серафима Акимовна. — Как ты смеешь сравнивать: «фашисты — коммунисты»? Ты что себе позволяешь?!

— Всего лишь обрисовала последствия твоей жизни в оккупированном городе. Не веришь мне — посоветуйся с Дмитрием Гайдуком. Или с любым другим энкавэдистом. К твоему сведению, со мной дядя всегда оставался достаточно откровенным.

— Он всегда был непростительно… откровенным.

— Во всяком случае, не увиливал от ответов.

— Потому что не хватало ума приучить тебя не задавать лишних — как правило, идиотских, — вопросов. Все, хватит спорить со мной! — мать хлопнула ладонью по столу так, что тарелка оторвалась от его поверхности. — И впредь — ни слова по этому поводу! — буквально прошипела Серафима Акимовна, встревоженно посматривая в окно, словно опасалась, что кто-нибудь там способен подслушать их разговор.

— Так что ты решила? — ушла от неприятной для них обеих темы курсистка.

— Судя по всему, нужно уходить. Директора других учебных заведений, как и большинство педагогов, уже покинули Степногорск. Правда, почти у каждого из них где-то восточнее проживают родственники. А вот куда деваться мне?

— Со временем решишь. К началу учебного года устроишься учительницей где-нибудь за Днепром.