Читать книгу - "Штурмовая бригада СС. Тройной разгром - Леон Дегрелль"

Наши роты отходили компактными группами, чтобы иметь возможность хоть как-то притормозить продвижение русских. Они сражались как черти, тащили на руках противотанковые пушки между елями, чтобы прикрыть тыл.

Самым важным для нас было заблокировать главные пути. Армия не может протащить тяжелую технику сквозь лес и через овраги. Только два советских танка сумели прорваться. Они появились слева от нас, словно огромные слоны, всего в 20 метрах. Мы позволили им пройти беспрепятственно, собираясь изолировать их. Хотя танки ненадолго перерезали дорогу из Дерпта, в конце концов они были уничтожены.

Минул полдень. Мы все еще держались на хребте, контролирующем дорогу из Ноэла, имея за спиной дорогу Дерпт — Ревель. Посыльный доставил мне приказ немедленно прибыть на командный пункт генерала Вагнера.

То, что я увидел в километре позади наших позиций, было форменным апокалипсисом. Насколько видел глаз, повсюду царила самая ужасная паника. Все эстонские солдаты удирали по песчаным дорогам. Крестьянские телеги перемешались с грузовиками. Вся дорога была в огне. Женщины кричали и лупили палками своих коров, которые не могли больше идти. Обочины были усыпаны подсумками, ранцами, патронными цинками, фляжками, мертвыми овцами, птичьими клетками. И вот эта бурлящая и вопящая человеческая река — гражданские, солдаты, эстонцы — неслась к Ревелю.

Командиры корпусов метались, как зеленые лейтенанты, пытаясь собрать остатки немецких войск, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление.

Меня также ожидало новое задание. Кроме обороны Ноэла, я должен был организовать линию обороны Парна — Ломби — Кеерду позади Дерпта. Красные наступали с запада и с востока, чтобы соединиться. Все, что можно было наскрести, следовало бросить в бой на этой линии сегодня же вечером.

У меня не осталось никого, кроме раненых и штабных писарей. Мы бросились в Марию-Магдалину вдоль прекрасных голубых озер, игравших всеми красками лета, совершенно безразличных ко всему происходящему вокруг. Я пригласил только добровольцев. Наши отважные старые товарищи из административных служб сделали шаг вперед. В конце концов, какой прок от канцелярских работников в данный момент? Добровольцы захлопнули свои гроссбухи. Легионеры старше 60 лет, которые готовили суп и резали хлеб с 1941 года, оставили свои поварешки и ножики, чтобы взять панцерфаусты.

Их спокойная отвага заставила слезы выступить на глазах. Все наши раненые, которые еще могли ходить, тоже встали в общую шеренгу. У меня остались всего два офицера. У одного была прострелена рука. Второй получил в грудь осколок гранаты. Но оба встали в первую шеренгу этого героического маленького отряда.

Нас осталось всего 60 человек, и я повел их. Через два часа мы встретились с русскими, поспешно вырыли себе какие-то лисьи норы и укрылись за стогами сена. Ночь уже была близка. Мы приготовились к встрече с врагом.

Во второй половине дня все говорило о том, что надвигается быстрый и страшный крах всей линии на хребте у Ноэла. Собрав всех раненых и тыловиков, я поспешил занять позиции на холме, где мы провели это ужасное утро. Мои солдаты, хотя их стало заметно меньше, все еще удерживали позицию.

Опустилась темнота. Наш барьер стоял непоколебимо. Тем временем командование сумело наскрести кое-какие силы и прикрыло наши фланги. Из Ревеля, столицы Эстонии, на грузовиках прибывали все, кого удалось отловить.

Ночью положение неожиданно улучшилось. Оказалось, что красные выдохлись. Больше не могло быть и речи об уничтожении моста через Эмайыги, но непосредственную катастрофу удалось предотвратить.

Каждый день борьбы обходился очень дорого как красным, которые выбрали все резервы дотла, так и немцам, и нам тоже. Мы сдерживали противника фактически с единственной целью — лишь для того, чтобы погибнуть на сутки позже.

* * *

Все, что осталось от моих четырех рот после восьми дней боев у Ноэла, собралось на вершине холма. Нас осталось всего 32 человека, 32 человека из 250, которые находились под моим командованием утром 25 августа, когда я повел их в атаку сквозь предательскую ночь.

Днем обойти позиции пулеметчиков и стрелков было невозможно. Их лица посерели от усталости, заросли жесткой щетиной. Они устлали свои ямки соломой, надерганной под прикрытием темноты из ближайших стогов. Можно даже сказать, что люди свили себе настоящие птичьи гнезда.

Командир корпуса, удивленный их стойкостью, наградил их всех до единого Железными крестами — случай почти беспримерный для нашего фронта.

Ползая вдоль хребта, я сообщил им об этом. Я проскользнул в одну такую норку. Солдат, находившийся там, дрожал на мокрой соломе. Красные находились всего в 10 метрах от нас. Я вручил ему Крест и ленточку и поцеловал в небритую щеку. Он прошептал мне на ухо, что люди продержатся столько, сколько необходимо, что я могу не беспокоиться — русские не пройдут.

В 10 километрах отсюда малочисленная рота, склоченная из раненых, старых поваров, интендантов и счетоводов, по численности не превышающая отделения, держалась столь же прочно. Сияющие глаза солдат говорили, что они победили других, но прежде всего они победили самих себя.