Читать книгу - "Последние солдаты империи - Евгений Авдиенко"

В конце декабря Варваре Васильевне Нелюбовой стало совсем плохо. Тяжело протекавшая беременность помимо осложнений на поясницу и почки, начала сказываться на общем состоянии молодой женщины; у Варвары усилились головные боли, и начался отек правого легкого. После непродолжительной госпитализации, на которую Варя безо всякой надежды на улучшение согласилась только по настоянию родственников, она возвратилась домой совершенно измученная и разбитая; казенная обстановка еще более угнетающе подействовала на психику и общее физическое состояние.

Глаша всю осень и начало зимы как могла старалась помочь своей барыне; день и ночь она сидела у ее постели; меняла бесконечные, то теплые, то холодные, грелки; бегала на рынок по малейшему желанию Вари, когда та вдруг заявляла, что хочется чего-нибудь вкусненького; писала для Вари письма и принимала посетителей. Но ни от этих Глашиных забот, ни от на ходу придуманных заверений, что Борис Петрович жив и здоров, что он скоро вернется и все будет хорошо, улучшений не наблюдалось. Варвара Нелюбова в глубине своей души не хотела больше жить, и единственной ее связью с этой жизнью был еще не родившийся ребенок, который одновременно и окончательно измучил бедную женщину, и до поры до времени удерживал ее на этом свете.

Некоторое оживление привнесла нагрянувшая из Самары тетка Серафима Ильинична; Варя на несколько дней воспрянула духом и с удовольствием вспоминала, как она чудесно проводила время в Самаре. Как тетка настойчиво пыталась сосватать Варвару за лопоухого и нескладного сына местного предводителя дворянства – Ванечку Порохова, который был по уши влюблен в девушку и изводил ее своими, такими же, как и он, нескладными стихами. Как она баловала девушку своими бесконечными и от этого быстро приевшимися и ненужными подарками. Как затем созревшая для любви, романтически настроенная Варя познакомилась с щеголеватым поручиком Борисом Нелюбовым и какие чудесные вечера они проводили вдвоем, гуляя по единственной пристойной улице вдоль Волги.

Но этот ностальгический подъем длился недолго – через три дня Варя опять захандрила, и на все попытки тети как-то развеселить племянницу отзывалась уже ставшим привычным для Глаши ответом: «Я здесь тихонечко полежу. Мне так спокойнее…»

Повздыхав и поохав, Серафима Ильинична через неделю отбыла к себе в Самару, а перед самым отъездом Глаша случайно подслушала ее разговор с доктором, который с недавнего времени начал приходить почти ежедневно. Он произвел большое впечатление на девушку и заставил Глашу по-другому взглянуть и на эту войну в целом, и на свою дальнейшую судьбу, в частности.

Тем памятным вечером тетка провожала доктора, дверь в прихожую была приоткрыта, и Глаша слышала каждое слово.

– Я хотел вас предупредить, – доктор замолчал, а затем как-то натужно закашлялся. После Глаша услышала, как он зашуршал своим резиновым плащом, потом загремел тростью.

– О чем вы хотели меня предупредить? – тетка наконец не выдержала и задала вопрос, который также интересовал и Глашу.

– Мне кажется, что нужно сообщить родственникам… вероятнее всего, ваша племянница умрет при родах, – доктор опять натянуто покашлял.

– А ребенок? – тетка почему-то перешла на шепот.

– Это уж, как Бог даст… но с медицинской точки зрения, ситуация такова – либо мать, либо дите.

– И ничего нельзя сделать?

– Думаю, нет. Гибель мужа подорвала жизненные силы беременной женщины, и в таком состоянии вашей племяннице не пережить родильной операции.

– Варин муж не погиб! Мы уверены – он находится в плену и скоро вернется.

– Дай бог, дай бог! Только и вы извольте войти в мое положение, сегодня я делаю все что могу, но… – опять возникла пауза, во время которой Глаше захотелось выбежать в прихожую и встряхнуть этого медлительного старикашку от всей души, чтобы не мучил бедных женщин.

– Что? – тетка прервала молчание, по тону вопроса, как видно имея схожие с Глашей намерения, потому что металл, который послышался в ее голосе, вынудил доктора скорее продолжить:

– Все свои жизненные силы ваша племянница добровольно отдает ребенку, и когда придет время, у нее для себя ничего не останется. За свою долгую практику я несколько раз видел такой взгляд у беременных, и все они потом… ну, вы меня понимаете…

– Нет, не понимаю! Как не понимаю вашего отношения. Если вы хотите отказаться – мы найдем другого…

– Нет, нет, что вы! – доктор испуганно перебил тетку. – Я только хотел предупредить… я ведь обещал супруге Михаила Александровича, что сделаю все, что смогу…

– Вот и делайте! А эти заупокойные мысли выбросьте из головы.

После ухода доктора тетка сразу ушла в гостиную и довольно долго сидела там одна. А Глаша, сидя в это время около спящей Вари, беззвучно плакала. Плакала, потому что эта война убивала не только мужчин на фронте; она убивала в тылу их женщин, которые, оказавшись один на один со своею бедой, были не в силах с ней справиться и медленно и тихо угасали, иногда даже не пытаясь сопротивляться. Только сейчас, в свои неполные тридцать лет Глаша осознала, что планирование своей будущей жизни такое же бессмысленное и безнадежное занятие, как и сожаление о прошлом.

После отъезда тетки Глаша решила поделиться этими мыслями с Варей. Но, возможно, девушка выбрала не лучшее время для подобных откровений. А может, скупость словарного языка Глаши и ее неспособность правильно аргументировать и выстраивать мысли в логическую цепочку и привели к совершенно иному эффекту…

Это случилось ночью в самом начале декабря. В три часа пополуночи уставшая Глаша решила прикорнуть на оттоманке рядом с кроватью Варвары. Снежная буря, которая бушевала в Петрограде уже несколько деней, утихла. Звенящая тишина установилась во всей большой квартире Нелюбовых, и Глаша, засыпая, отчетливо слышала, как стучат часы в гостиной, а в столовой зашебуршились мыши:

«Надо будет другого кота завести, – сквозь сон думала Глаша. – А Ваську пусть Степан к прорубе снесет – все равно толку не будет, раз перестал мышей ловить».