Читать книгу - "Дело №306 - Матвей Ройзман"

Когда врач-эсэсовец приблизился к Некрасовой, стоявшей в рядах с Михасем и Гитой, она стала просить его не брать этих сирот.

— Молчи, свинья! — раздается за ее спиной голос. Некрасова оборачивается и видит Карасеву в сером спортивном костюме, со стеком в руке.

— Я прошу… — тихо говорит учительница.

— Молчать! — визжит Карасева. — Штилль! Вслед за этим удар стека обжигает лицо Некрасовой.

Это так больно и оскорбительно, что она и сейчас, в кабинете Градова, хватается за щеку… В тот день Магда навсегда увела из лагеря семнадцать ребятишек…

— Магда Тотгаст! — кричит Некрасова прерывающимся голосом. — Я узнала тебя, Рыжая Магда!..

Тотгаст схватила висящий на спинке стула жакет и стала жадно кусать кончик воротника.

— Вашей ампулы с ядом там нет! — спокойно предупреждает ее Мозарин.

Тотгаст щупает воротник и, убедившись, что лейтенант сказал правду, бросает жакет на пол, в исступлении топчет его ногами.

— Садитесь, Тотгаст! — сурово предлагает майор. Пока Некрасова рассказывает о том, как Тотгаст истязала и умертвляла советских и польских детей, Мозарин не спускает глаз с взбешенной преступницы. Всего несколько дней назад эта «товарищ дежурная» записала его номер телефона, чтобы позвонить, если кто-нибудь из родных будет справляться о неизвестной, попавшей под машину. Кто бы мог подумать, что за полтора часа до этого «дежурная» на похищенном автомобиле искалечила Некрасову, умчалась в Сокольники, бросила там машину, а потом направилась к автобусной остановке. Теперь понятно, почему она так торопилась, когда ее задержал сержант Попов.

Удрав от Попова, она вскочила в автобус, у вокзала на Комсомольской площади пересела в такси и вовремя поспела на дежурство в аптеку. В подсобном помещении она быстро сняла белое платье и переоделась в свое обычное. А разве не хитро провела она Мозарина, подослав к нему «очевидца» Грунина?

Да, стоило больших трудов напасть на след этой «дежурной». В пузырьке, который нашли в кармане Грунина Егорова, было всего одиннадцать пилюль. Это показалось подозрительным Градову. Он посоветовался с врачом, и тот объяснил, что в пузырьке самые обычные пилюли от малокровия, но, судя по рецепту, их должно быть двадцать штук. Майор все же подозревал, что под видом безвредного лекарства здесь какой-то сложный яд, тем более что на рецепте проставлена неверная дата. Он велел Мозарину установить, в какой аптеке изготовлено лекарство. Лейтенант попросил научно-технический отдел проверить: нет ли еще каких-нибудь подчисток на рецепте? Может быть, и номер аптеки фальшивый? Оказалось, что номер правильный, но вытравлена фамилия врача: «В. Афанасьев» и другим почерком выведено: «Д-р Преображенская». Корнева установила, что для травления применялась лимонная кислота. Лейтенант вызвал управляющего аптекой, и тому не стоило большого труда точно определить, что рецепт подписан дежурным фармацевтом А. Г. Карасевой…

По мере того как все эти мысли проносились в голове офицера, ненависть сжимала его сердце. Сколько людей, детей сжили со свету такие вот магды! Как издевались и глумились они над ними! Но Рыжей Магде мало этого — она приехала сюда, в столицу победителей, продолжать свое черное дело.

Майор, записав показания Некрасовой, поднялся и поблагодарил ее. Мозарин низко поклонился. Няня медленно повезла кресло из кабинета. Преступница бросила вслед учительнице волчий взгляд…

Градов, не повышая тона, сказал:

— Итак, Магда Тотгаст, вы заметили, что гражданка Некрасова присматривается к вам. Вы боялись, что она вас выдаст, и задумали покончить с ней?

Преступница пренебрежительно пожала плечами.

— Прошу записать, что приехала сюда по принуждению. После войны я жила в западном секторе Берлина. Меня вызвал к себе офицер американской стратегической службы, сказал, что ему известно, где и с кем я работала, и предложил поехать в Россию.

— Сколько денег и в какой валюте вы дали Егорову?

— Я не собиралась платить бывшему осведомителю гестапо.

— Шмидт тоже бывший осведомитель?

— Да!

— Назовите фамилии тех, кто еще помогал вам?

— Больше никто!

— Вы не могли действовать только с помощью двоих!

— Нет, могла! Я отлично управляю машиной, но могу задавить любого человека, если полиция догадается на минуту отвернуться. К сожалению, господин майор, с вашей милицией я не могла достигнуть взаимопонимания.

— Стало быть, помешала милиция?

— Не только она. У вас нет хороших условий для угона автомобилей. Я должна была рассчитывать и придумывать, куда девать машину, после того как покончу с Некрасовой.

— Словом, у вас большие претензии к нам! — с иронией проговорил Градов. — Да, у нас нет частных гаражей, куда после преступления можно домчаться, где разберут автомобиль на части, а вам дадут другой… — Он закончил писать протокол и положил его перед преступницей… — Прочтите и распишитесь!

Когда конвоир увел Магду Тотгаст, майор позвонил по телефону комиссару и доложил о результатах следствия по делу № 306. Он попросил Турбаева снестись с Управлением госбезопасности, вызвать оттуда конвой и закрытую машину за Тотгаст, Груниным-Егоровым и Шмидтом-Башлыковым. Положив трубку, он сказал Мозарину:

— Мой учитель, полковник Аниканов, любил повторять: «Видимая война кончилась, но невидимая продолжается!» — Майор подошел к распахнутому окну, вслушался в мирный шелест листвы и, глубоко вздохнув, зашагал по кабинету. — Кстати, чтобы не забыть: Корнева очень толково помогала нам в следствии. Последние две ночи вместе с другими специалистами сидела над нашими анализами. Прошу вас, зайдите к начальнику научно-технического отдела и попросите от моего имени отпустить ее сейчас домой. Пусть отдохнет!

— Слушаюсь, товарищ майор!

— Вызовите машину, доставьте Корневу домой и по дороге купите ей хороший букет цветов.

— Да, но я вовсе не собираюсь…

— Нет, букет вы ей поднесете от имени всех оперативных работников, принимавших участие в следствии.

— Слушаюсь, товарищ майор!

— И, пожалуйста, Михаил Дмитриевич, поблагодарите ее потеплей.

— Есть!

Когда Мозарин вышел из кабинета, Градов опустился в кресло и благодушно рассмеялся.

Спустя некоторое время Мозарин и Корнева вышли из ворот Управления милиции. Они свернули на Петровский бульвар. Казалось, матовые шары фонарей под шепчущей листвой — легкие, мерцающие — вот-вот поднимутся в воздух. А за деревьями то и дело, разбрасывая над собой трескучие электрические звездочки, громыхали трамваи.

Румяный, чуть тронутый позолотой лист липы лежал на краю скамейки. В мягком свете фонаря он казался нарисованным на ней. Август… август… Надя остановилась, воткнула стебелек листа в кармашек блузки. Пройдя просторную Пушкинскую площадь, они пошли по улице Горького. Мимо катились, сверкая круглыми золотыми глазами, автомобили, проплыл, светя окнами, двухэтажный переполненный троллейбус. Вдруг все движение остановилось: вспыхнул красный фонарь светофора. Громко гудя сиреной, промчался кремовый автомобиль «скорой помощи».