Читать книгу - "Флотская богиня - Богдан Сушинский"

В госпитале особых разрушений не наблюдалось. Одна из бомб упала чуть в сторонке от металлических ворот, слегка изувечив их. Другая разнесла дом, вплотную примыкавший в больничной ограде. Больницу, а вместе с ней и госпиталь, спасло то, что располагались они вдали от железной дороги и городского центра, а корпуса и армейские палатки были разбросаны по территории старого густого парка, не привлекая особого внимания вражеских пилотов.

— Где машина? — встревожился капитан Зотенко, который вместе с главным врачом, — полноватым, страдающим от бессонницы и гипертонии стариком хирургом из гражданских, уже занимался подготовкой к эвакуации. — Вы почему прибыли «безлошадными»? Где машина, где раненые?

Евдокимка не отвечала. Она наблюдала, как в траве, завалившись на бок, бился в предсмертных судорогах большой старый ворон с толстым, потрескавшимся клювом. Брюхо его было распорото, наверное, осколком, и теперь он призывно каркал, то ли прощаясь с жизнью, то ли моля о помощи.

— Радуйтесь, товарищ эскулап-капитан, что хоть мы с Евдокимкой да санитары уцелели, — устало ответила тем временем медсестра Вера, краем глаза наблюдая, как «новенькая» склоняется над издыхающей птицей. — Бомбой нас накрыло. Шофера, раненых и машину помянем перед отбоем.

— Когда я вижу тебя, Корнева, я всегда радуюсь, — сокрушенно покачал головой начальник госпиталя…

— Я это, ох, как чувствую.

— …причем радуюсь обычно до слез.

— Вот если бы меня не стало, вы, конечно, плакали бы до смеха. Но учтите, — ехидно улыбнулась Корнева, — что без взаимности в таких случаях не обходится.

Евдокимка понимала, что между этими людьми сложились какие-то особые отношения; но вот куда капитан и Вера больше склонялись в своих чувствах — к тайной любви или к откровенной неприязни, — этого она пока что не постигала. Ей не верилось, что медсестра по-настоящему влюблена в эскулап-капитана, но очевидно было, та просто мстила этому офицеру за то, что тот видел в ней только медсестру, не желая видеть женщину.

— Не о том думаешь, Корнева. Лучше думай о том, как нам теперь без еще одной машины обходиться. Опять выпрашивать надо. Неизвестно только, у кого.

Ворон открыл глаза и потянулся клювом к руке девушки, присевшей рядом. Евдокимка ничем помочь ему не могла, но и птица тоже понимала, что обречена. Она слегка ущипнула человеческую руку, потом просунула клюв в полусогнутую ладошку Евдокимки и затихла, теперь уже навсегда.

— А скольких раненых из-за этого потеряем, — невнятно как-то сокрушался главврач, едва совладав со своей вставной челюстью. — Да к тому же опять эта чертова эвакуация. В который раз бежим. Куда, спрашивается? — беспомощно вопрошал он, внимательно присматриваясь сквозь толстые стекла очков к тому, чем занято внимание молоденькой санитарки. — Мы бежим, а они бомбят; мы отступаем, а они…

— Ты, новенькая! Как тебя? — не желал выслушивать его риторические стенания эскулап-капитан.

— Евдокия Гайдук.

— Ты ворона, падальщика этого, в покое оставь.

— Птица все-таки, — оправдываясь, произнесла курсистка.

— Его, воронья этого, знаешь, сколько вокруг госпиталей каркать будет? Потому что настало его, воронье время…

— И быстро иди на склад, — появилась на крыльце дородная, необъятная какая-то сестра-хозяйка. — Обмундируйся да пообедай. Ты у нас росленькая, телом Господь не обидел, так что одежку подобрать будет несложно.

Евдокимка разжала кулак и выпустила из него клюв птицы.

— Дома хоть знают, что ты служишь в госпитале? — спросил капитан, когда курсистка приблизилась к крыльцу.

— Нет пока что.

— И разрешения у родителей ты, понятно, не спрашивала. Вот так вот, взяла, и сама все решила: наврала, год себе приписала… А я хотел уберечь тебя от этого ада.