Читать книгу - "Разведчик морской пехоты - Виктор Леонов"

— Успех работы будет решать ваш авторитет. У разведчиков надо завоевать авторитет не только словом и не столько словом — делом! Имейте это всегда в виду. А начните с обычного знакомства. Расскажите, где служили-воевали, в каких рейдах по тылам врага сами участвовали. Разведчики — народ дошлый, поймут, почему штаб послал к ним офицера морской пехоты Гузненкова. Желаю вам успеха, товарищ лейтенант!

После короткой стычки с Поляковым лейтенант Гузненков вспомнил свой разговор с контр-адмиралом и его напутствие.

Еще до похода на мыс Могильный из отряда ушли такие признанные следопыты, как Мотовилин, Лосев, Харабрин, а сразу после рейда на Могильный — Радышевцев. Харабрин так и не вернулся к нам после окончания офицерских курсов. Мотовилина перевели в другое подразделение. А Лосев воспользовался тем, что на севере комплектовались экипажи катеров для боевых действий на юге, и подал рапорт о зачислении его в такой экипаж.

На проводы Лосева собрались все ветераны-разведчики. По такому случаю старшина расщедрился и выдал «авансом» из своего неприкосновенного запаса необходимую для проводов норму вина.

Как всегда при таких расставаниях, было шумно. Перебивая друг друга, вспоминали совместные бои и походы, живых и погибших. Глядя на уезжающих, и я вспомнил, как в мастерскую, где в первые дни войны работали я и Саша Сенчук, пришли три Николая и Алексей, как Мотовилин учил нас, еще не обстрелянных разведчиков, азбуке военного дела.

— До сих пор не могу забыть Сашу Сенчука, — сказал я Радышевцеву.

— А Рябова и Даманова? Лосев! Коля Лосев! Помнишь ты своих тезок? — кричал Радышевцев Лосеву.

Лосев опустил голову, потом тряхнул ею, точно пытался отогнать какую-то невеселую думу. Он вышел из-за стола, снял со стены гитару и поднял руку, требуя внимания.

— Помню ли я своих тезок? — глухо спросил он Радышевцева. — Ну слушай, Алексей! Всем слушать…

Медленно перебирая пальцами по струнам, Лосев заиграл знакомый мотив и вдруг запел никогда до этого не слышанную нами песню о себе и своих друзьях:

Жили-служили три друга,

Пой песню, пой!

Рябов, Даманов и Лосев,

Не разольешь их водой.

Певец был явно не в ладах с рифмой и ритмом. Но это нисколько его не смущало. Он вел бесхитростный и правдивый рассказ:

Звали их всех Николаями,

Пой песню, пой!

Первый погиб в первом бою,

А через год — другой…

Лицо Николая Лосева исказилось болью. Будто только сейчас он ощутил горечь давних потерь и скорого расставания со своими товарищами. Всем хотелось его остановить, но никто не решался прервать певца.

— Брось. Коля! — крикнул Степан Мотовилин и вырвал из рук Лосева гитару. Ребята скоро в бой пойдут. Тебя на большие дела провожают, а ты?..

— А я хочу, Степан, чтобы никто никогда не забывал наше братство. Верно я говорю?

— Верно! — поддержал его Радышевцев.

Веселье возобновилось.

Проводили Лосева до пирса. Мотобот, принявший его на борт, ушел в Мурманск, а мы, неожиданно притихшие, возвращались домой. И тут Радышевцев сказал нам:

— Мне тоже скоро придется с вами распрощаться. Я торпедист, дело свое не забыл.

— Алеша, с чего это вдруг? Какая муха тебя укусила?

Но Радышевцев, видимо, не хотел на эту тему распространяться:

— Душа не лежит. А без души — какая служба в разведке?

Через несколько дней мы проводили Радышевцева, а вскоре еще один случай всполошил разведчиков: Черняев, ловкий, разбитной моряк, продал на толкучке часы из трофейного имущества отряда.

Я узнал о проступке Черняева перед первым походом к Варангер-фьорду. И хотя Черняев был включен в группу десантников и уже собрался в дорогу, я, скрепя сердце, применил к нему ту степень наказания, которая намного тяжелее, чем наряд вне очереди или лишение увольнительного отпуска в город. Разведчики считали ее равносильной списанию на берег.

— Старший матрос Черняев! — объявил я перед строем, когда группа десантников уже готова была следовать к пирсу, где нас ждал катер.

Черняев шагнул вперед.

— За присвоение трофейного имущества лишаю вас права участвовать в операции. Сдайте старшине рюкзак, оружие, боеприпасы.

Мы ушли в поход, а Черняев, зная, что его проступок не останется безнаказанным, стал жаловаться оставшимся разведчикам на свою судьбу и на то, что вообще «к нашему брату» придираются по пустякам. Он встретил сочувствие со стороны таких разведчиков, как Поляков и Бызов.

— Ну, продал часы, черт бы их побрал! — возмущался Черняев, обращаясь к своим дружкам в присутствии других разведчиков. — Ну, малость выпил! Так мы ведь, братцы, жизнью рискуем! На волосок от смерти ходим. Неужели на базе не можем чуток повеселиться?

— Ерунда, конечно! — соглашался с ним Бызов. — Что наша жизнь? Как в той арии: «Сегодня ты, а завтра я…»

Ухарь Поляков похлопывал Черняева по плечу:

— Не кручинься, Чернявка! Гляди орлом! А что нам, разведчикам-орлам? День работам — два гулям! Так было, так всегда будет!

Многие считали эти разговоры пустой болтовней и не давали отпора «орлам». Вскоре мы за это крепко поплатились.

Находясь по увольнительным запискам в городе, Бызов, Поляков и Черняев выпили для храбрости и недалеко от здания Дома офицеров затеяли спор с какими-то гражданскими лицами. Вызвали комендантский патруль. К Дому офицеров в это время подходила еще одна группа разведчиков. Еще издали, завидев высокого Лысенко, Бызов вырвался из рук патрулей и крикнул:

— Ваня, полундра!

Не разобравшись, в чем дело, Лысенко кинулся на выручку Вызова и тоже оказался задержанным комендантским патрулем.

Никто не жалел гулевую «тройку» — она себя достаточно скомпрометировала. Переживали за Лысенко, который оказался случайно замешанным в этой некрасивой истории. Разведчики собирались даже коллективно похлопотать за него перед командованием, но Лысенко запротестовал:

— Без адвокатов обойдется…

— Неправда! — возражали ему. — Это касается чести отряда.

— Вперед умнее буду! — упорствовал Лысенко. — Только бы не списали на берег в компании с этой троицей.

— Так и мы не хотим, чтобы тебя путали с этой компанией!

— Разберутся! — отмахивался Лысенко.

Я вызвал для беседы провинившихся разведчиков. Три «дружка» в один голос каялись, намекали на свои прошлые боевые заслуги, обещали исправиться. Лысенко не каялся. Глядя прямо мне в глаза, Лысенко глухо басил:

— Сгоряча не разобрался, что к чему. Это верно. Кабы знал, что это бушует наша знаменитая тройка, — тогда другое дело. Я моряк, и выручать моряка в любых случаях жизни должен. А они, черти, пьяные… Это я уже в комендатуре понял. После драки кулаками не машут. Вот и вся моя вина.