Читать книгу - "За Русское Дело на сербских фронтах - Борис Юрьевич Земцов"

отсутствие информации. И о том, что творится в России. И о том, что происходит здесь, в Югославии. В казарме, куда мы изредка ненадолго приезжаем, есть телевизор. Но что толку? Языка мы не знаем. Качество приема телепрограмм отвратительное (то ли с антенной что-то, то ли такова специфика горной местности). Так что ощущение оторванности от мира – стопроцентное…

* * *

Растрогали пожилые сербки, навестившие нас вечером в казарме. Они притащили целый ворох теплых вещей домашней вязки: жилеты, носки, пояса. Настоятельно попросили сразу примерить. Искренне радовались, что всё принесенное оказалось впору. Какой добротой лучились их глаза! А у нас глаза, признаться, начало пощипывать. Не ожидали мы такого. Низкий поклон вам, сербские женщины.

* * *

Если бы у русского патриотического движения был вождь, командующий с конкретными полномочиями и реальной властью, я бы предложил ему взять на вооружение жесткую установку «наделять правом голоса» только тех, кто свои теоретические выводы и прочие умствования имел возможность хотя бы в какой-то мере подкрепить делом. И не просто делом, а делом, связанным с риском, с опасностью. Теория должна проверяться не за письменным столом, не на ораторской трибуне, а на …баррикадах, в окопе и прочих аналогичных стечениях обстоятельств. Иначе грош цена всем этим статьям, речам, соответственно, грош цена и их авторам, ораторам и прочим теоретикам. Наверное, всё это – агрессивный максимализм, но с учетом впечатлений последнего времени я имею на него полное право!

* * *

Обстановка, в которой мы находимся, располагает к предельной откровенности. В разговорах у костра, в караулах, на перекурах, в рейдах обсуждаются самые различные темы: от достоинств местной виноградной водки до исторических перспектив государства Российского, от боевых качеств оружия, произведенного работягами ещё советской оборонки, до степени влияния международного масонства на политику московского мэра. Мои однополчане могут говорить о чём угодно. Удивительно, в этих разговорах тема былой профессии, недавней работы, то есть тема мирного труда не возникает никогда. Конечно, здесь «аукнулось» то, что многие из них до того, как сделали свой «боснийский выбор», вдоволь нахлебались последствий навалившейся на страну безработицы, всех этих сокращений, реорганизаций, реструктуризаций, модернизаций и прочих нехитрых приемчиков, при помощи которых убивались остатки некогда великой экономики некогда великой державы.

Однако главная причина «забвения» темы мирного труда, кажется, в другом. «Поле» войны, мистика войны, атмосфера войны настолько сильны, влиятельны, энергетичны, что просто подавляют и оттесняют всё, что связано с прошлой мирной деятельностью. Очень может быть, что всё, чем мы раньше занимались (в какой бы социально значимой профессии не трудились) – просто пустяк, сущая безделица по сравнению со значимостью и масштабностью процесса, в котором ныне востребованы. Ведь процесс этот – ни много, ни мало – История, и мы, русские добровольцы, – её полноценные участники!

Разумеется, эту тему в разговорах у костра и на перекурах мы не обсуждаем, но каждый из нас по-своему её чувствует, переживает, ею перебалевает.

* * *

Во все времена, во все эпохи либералы и прочие им подобные очень ловко жонглируют тезисом «все религии равны, все религии одинаковы, все религии одинаково гуманны…». Возможно, очень возможно… Однако, термин «исламский терроризм» в последнее время звучит всё чаще и чаще. Это уже устоявшийся термин. И это в то время, когда термины типа «православный терроризм», «буддийский терроризм» и т. д. так и не появились. Значит, не так уж одинаковы все религии. Вовсе не одинаковы!

Вот тут-то и вспомнился снова трофейный «серборез» с «натруженной», уже успевшей сточиться «рабочей» частью, что показывали мне полгода назад офицеры Республики Сербской. И многое другое вспомнилось.

Война в Боснии только началась, а весь мир облетели фотографии с характерными сюжетами: мусульмане четвертуют пленного серба, мусульмане закапывают живыми сербских ополченцев, мусульмане распинают сербов. Врезалась в память фотография, на которой тщедушный мусульманин-подросток позирует с отруб ленной головой сербского четника.

Прекрасно понимаю, что в любой войне по обе стороны фронта всегда могут обнаружиться люди, способные демонстрировать патологическую жестокость. Однако фотографий, на которых сербы красуются с отрубленными у мусульман головами, так и не появилось. Может быть, дело в национальном характере? Вряд ли. Жестоких наций, равно как и «плохих-хороших» наций не существует. Всемирная история человечества это уже доказала. Уместно вспомнить, что мусульмане Боснии – это те же сербы, поменявшие под давлением захвативших Балканы турок православие на ислам. Неужели дело в религии? Тогда почему молчит мировое сообщество? Почему не расставят верные акценты средства массовой информации, владеющие миллиардными аудиториями? Или опять нам демонстрируют двойные стандарты в самом худшем, подлом и лицемерном, сверхмасштабном варианте?

* * *

Последние несколько дней ловил себя на крамольной мысли: а не пора ли домой? Пытаюсь убедить себя, что имею на это полное моральное право. Зачем ехал сюда? Проверить себя. Кажется, проверил. Ещё что-то могу. От пуль не прятался, каждодневную узду солдатских будней тянул вместе со всеми. Вторая причина отъезда – собран материал для книги или серии материалов о житье-бытье российских добровольцев на югославской земле. С этим, кажется, тоже всё в порядке. Исписаны два блокнота. Дневник велся почти ежедневно. Вряд ли из всего этого получится что-то художественное. Другое важно. Тема – нетронута. Что бы я ни написал о русских в сегодняшней Югославии – всё равно буду первым, кто видел всё это изнутри, кто об этом напишет. Без громких фраз – это важно. Для истории, для нации, для Отечества. Проведенного в шкуре добровольца месяца с хвостиком, пожалуй, достаточно для того, чтобы иметь моральное право писать обо всём, что здесь происходит.

* * *

В отряде – пополнение. Два парня с Украины. Пробрались сюда неведомыми путями. Мотивы неясны. Парни не очень разговорчивы. Плюс два москвича. Один, Николай Р., относит себя к казакам и как доказательство этой принадлежности носит в ухе серьгу из белого металла. Словоохотлив. Пожалуй, даже слишком. Другой – Константин Б. – совсем ещё мальчик. Я внимательно наблюдал за ним несколько дней, и сам факт появления его здесь мне начинает казаться нелогичным. Уж слишком он молод и чист. Едва-едва после армии. На бесцеремонный вопрос: «Ты-то зачем сюда?» по-детски шмыгает носом: «Да так, интересно. Чего в Москве-то делать…» Аргумент слабый. Судя по всему, парень просто ищет себя. Ищет места в жизни, где он нужен и ценен. В Югославию Костя приехал с гитарой.

Инструментом он владеет почти профессионально. В Москве у него остались мать, отец, давно живущие порознь каждый со своей семьей, и девчонка, чьё существование, похоже, сыграло не последнюю роль в его югославском выборе.