Читать книгу - "Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган"

Их вырвали из единственного мира, который они знали и любили, и отправили в незнакомое место, где они никогда не бывали раньше.

Довольно быстро Шошана с семьей поняли, что тюрьма, в которую их бросили, – это грязное, кишащее крысами место, перенаселенное и дурно пахнущее. Контраст между штетлем, где они жили раньше, и этим гетто был разительным во многих смыслах. Шошана выросла в деревне, где знала всех и каждого. Знала, кто где работает, знала членов их семей и личные истории. Здесь же, в Варшавском гетто, обитали самые разные люди.

В штетле она видела лишь редких светских евреев, торговцев, которые наезжали к ним продавать свои товары. Она ни разу с ними не говорила. Они заключали сделки с мужчинами. Женщинам строго-настрого запрещалось оставаться наедине с каким бы то ни было мужчиной, кроме мужа, не говоря уже о светском еврее. Для хасидов светский еврей не был евреем вовсе: он считался гоем, не евреем. А это означало, что он не знает и не соблюдает важных еврейских законов и традиций.

Она повидала и нееврейских торговцев, наезжавших в штетл, гоев. Их легко было отличить по одежде и по походке. А поскольку родители напоминали ей держаться от них подальше, она старалась обходить таких людей стороной. Они пугали ее, если пытались с ней заговаривать, обращаясь «дорогуша» или «красавица». Они спрашивали: «Красавица, не подскажешь, где тут у вас найти кузнеца?» или «Дорогуша, какая же ты хорошенькая сегодня!»

Шошана не отвечала им; она убегала, притворяясь, что не понимает вопроса.

Когда они жили в штетле, отец что-то покупал у светских еврейских торговцев, а иногда и у гоев, но детям говорил не общаться с ними. Он ясно давал понять, что светские евреи – те же гои.

– Помните, к ним нельзя относиться как к евреям. У меня нет к ним никакого уважения. Они ничем не лучше гоев, – твердил он.

Теперь, в гетто, светские евреи окружали их со всех сторон. Нацисты-охранники являлись там единственными гоями, и это были страшные, жестокие люди. Теперь Шошана понимала, почему отец настаивал, чтобы она держалась от них подальше. Светские евреи были другими. Шошана знала, чего от них ожидать – по крайней мере, считала, что знает. Она ничего не могла с собой поделать. Хотя она никому об этом не рассказывала, правда заключалась в том, что светские женщины интриговали ее.

Они надевали блузки, открывавшие ключицы – и даже больше. Их юбки были слишком коротки, чтобы считаться пристойными. А главное, замужние или нет, они не покрывали волосы. Ни одна замужняя женщина в ее деревне не допустила бы, чтобы мужчина увидел ее с непокрытой головой. Шошана должна была признаться себе, хотя никогда не сказала бы родителям, что светские женщины казались ей красивыми. Их длинные струящиеся волосы, подкрашенные черным глаза, красная помада на губах вызывали у Шошаны зависть. В глубине души она мечтала быть похожей на них. А поскольку Шошане внушали, что их поведение постыдно, каждый раз, восхищаясь ими, она чувствовала себя виноватой и молилась, чтобы ее больше не посещали такие греховные мысли.

Мать Шошаны всегда была чувствительной и эмоциональной, но никто не рыдал сильнее нее, когда они шли по улицам гетто. Наоми Айзенберг считалась примером идеальной, богобоязненной и почтенной женщины. Все в деревне ее уважали. А теперь ее жизнь перевернулась с ног на голову. Она нервничала и волновалась, пока они стояли в очереди в Юденрат, еврейский совет, за назначением жилья. Юденрат представлял собой группу евреев, избранных нацистами для управления другими евреями в гетто. Они отвечали за соблюдение распоряжений немцев. И Шошана возненавидела их с первого взгляда.

Пока Наоми, стоя в очереди, тихонько всхлипывала, Хершель упрекнул ее. Резким шепотом он велел ей не плакать.

– Тебе повезло остаться в живых. Ты должна радоваться, что Хашем сохранил тебе жизнь. Да, мы здесь. Нам это не нравится. Но мы все вместе, и мы живы. Прекрати плакать, женщина.

Он не обнял ее и не утешил. И Шошана подумала, что, если бы он попробовал это сделать, ласка оказалась бы эффективнее резких слов. Но она знала, что такой уж человек ее отец. Он никогда не изменится.

Семье Шошаны выделили крошечную грязную квартирку в большом доме, которую им предстояло делить с семьей Клофски. Руфь и Исаак Клофски были молодой парой с четырехлетним сыном Юсуфом. Юсуф был полон энергии, а квартира была слишком маленькой и многолюдной для маленького ребенка. Поэтому он прямо-таки терроризировал ее обитателей. Он носился по квартире, все ломал и хватал чужие вещи. Близняшки прятали от него свои игрушки. Когда однажды Руфь, его мать, предложила им деньги за то, чтобы они поиграли с Юсуфом и развлекли его, девочки отказались. Правда, Блюма спросила, откуда у Руфи деньги, чтобы им платить. Руфь улыбнулась и объяснила, что до отправки в гетто была знаменитой певицей, и теперь подрабатывает, выступая в клубах.

– Так в гетто есть развлечения? – удивилась Наоми.

– О да, тут и спектакли ставят, и концерты устраивают. У нас есть артисты. Если вы еще не знаете, евреи очень талантливые, – сказала Руфь.

Наоми была потрясена.

– Я об этом не думала. Мне показалось, гетто – это тюрьма.

– О, так и есть. Тем не менее евреи любят искусство. И вы скоро поймете, что оно есть даже здесь. Да, у нас нет еды – пайки крайне скудные. Нам нечем обогреться зимой, и мы умираем от болезней. Но искусство у нас никто не отнимет.

Глава 24

Еще до того, как семью забрали в гетто, когда они жили в надежном окружении штетла, близняшки не нуждались в подругах. Друг у друга были они, и они все делали вместе. Но теперь, оказавшись в этом странном убогом месте, девочки стали еще менее склонны впускать в свою жизнь других людей. Единственным человеком, которого они любили и которому доверяли, помимо родителей, была их старшая сестра, Шошана. Она знала их лучше, чем кто-либо еще. Блюма была ведущей в паре, лидером. Она росла более здоровой и открытой. Перл обычно следовала за ней. Если Шошане надо было, чтобы девочки что-то сделали, она знала – достаточно убедить Блюму, и Перл пойдет за сестрой.

Часто, когда позволяла погода, они сидели снаружи и играли в необычную игру. Одна задумывала число, а потом они смотрели друг в другу в глаза, и вторая должна была его угадать. Шошана наблюдала за этой игрой. Они могли посвящать ей по многу часов ежедневно.