Читать книгу - "Гений разведки - Сергей Иванович Бортников"

— Есть!

— На меня больше не оглядывайся. Устраивайся поудобней и жми на всю катушку. Чтобы успеть к Победе…

— Слушаюсь, товарищ командир!

3

Через несколько дней Подгорбунский и Громак наконец-то догнали быстро уходящие на запад передовые советские войска.

И обрадованные разведчики в честь их прибытия устроили пир на весь мир.

А как же иначе?

Командир вернулся, да ещё и с новым, виртуозным — по его же мнению, механиком-водителем.

Плюс четвёртая звёздочка на погоны; опять же Герой Советского Союза, — самое высокое в стране звание, которое ещё не успели "обмыть", — в общем, поводов для веселья — хоть отбавляй!

Жаль, конечно, что в подразделении — сухой закон, но и с трофейным сидром можно вволю порезвиться. Было бы желание!

После кратковременного застолья, как водится, устроили песни-танцы и прочие "шманцы".

С деревьев листья облетают

(ёпсель-мопсель),

Пришла осенняя пора.

Всех хлопцев в армию забрали

(хулиганов, разгильдяев),

Настала очередь моя

(главаря)!

И вот приносят мне повестку

(на бумаге с-под селёдки)

Явиться в райвоенкомат!

Мамаша в обморок упала

(с печки на пол),

Сестра сметану разлила.

А я, парнишка лет шестнадцать

(двадцать, тридцать, может, больше),

Поеду на Германский фронт

(просто так, для интереса, посмотреть, что там и как).

Летят над полем самолеты

(бомбовозы, мессершмиты),

Хотят засыпать нас землей.

Бежит по полю санитарка

(звать Тамарка)

С большою клизмою в руках.

А я, парнишка лет шестнадцать

(двадцать, тридцать, может, больше),

Лежу с оторванной ногой

(притворяюсь, будто больно, очень больно)…[61]

Вот только Громак песню, вдохновенно исполненную разведчиками, не поддерживал — он попросту не знал её слов.

Зато, как и все мы, сразу понял, откуда командир подцепил одно из самых любимых своих выражений.

— Ну, чего не поём? — заметил "непорядок" наблюдательный Подгорбунский.

— Не умею!

— Ну да ладно! Казак — и "не умею". Быть такого не может — апри… априо… Как правильно, Вань?

— Мне откуда знать?

— Ты же сам хвалился, что книг много читаешь!

— Наверное, априори. То есть основываясь на предшествующем опыте.

— О! Точно! Услышал словцо, — понравилось, а запомнить никак не могу; как ни скажу — так и перевру! Так чё ты не подвывал?

— У меня свои песни, — огрызнулся, привычно уходя в себя, Громак.

— Какие, если не секрет?

— По-украински поймёшь?

— Попытаюсь.

— Кидай плуг, козаче, бери ніж. Та де здибав воріженька — та й заріж[62], — то ли прошептал, то ли негромко продекламировал, то ли напел младший сержант.

— Актуально, ёпсель-мопсель! — по-дружески потрепал его плечо командир, а теперь ещё и старший товарищ — надёжный, уважаемый, верный. Одним словом — авторитетный!

4

Наверное, нужно сказать несколько слов о новом соратнике Подгорбунского и о его подвиге, о котором Иван рассказал предельно скупо, а Владимир, хорошо понимавший чувства молодого красноармейца, не стал допытываться…

Конечно же Александр Твардовский посвятил своё стихотворение, написанное в 1943 году, не какому-то другому, мифическому Громаку, а именно нашему. Ивану.

Давайте ка вспомним его содержание:

ИВАН ГРОМАК

Не всяк боец, что брал Орел,

Иль Харьков, иль Полтаву,

В тот самый город и вошел

Через его заставу.

Такой иному выйдет путь,

В согласии с приказом,

Что и на город тот взглянуть

Не доведется глазом…

Вот так, верней, почти что так,

В рядах бригады энской

Сражался мой Иван Громак,

Боец, герой Смоленска.

Соленый пот глаза слепил

Солдату молодому,

Что на войне мужчиной был,

Мальчишкой числясь дома.

В бою не шутка — со свежа,

Однако дальше — больше,

От рубежа до рубежа

Воюет бронебойщик…

И вот уже недалеки

За дымкой приднепровской

И берег тот Днепра-реки

И город — страж московский.

Лежит пехота. Немец бьет.

Крест-накрест пишут пули.

Нельзя назад, нельзя вперед.

Что ж, гибнуть? Черта в стуле!

И словно силится прочесть

В письме слепую строчку,

Глядит Громак и молвит: "Есть!"

Заметил вражью точку.

Берет тот кустик на прицел,

Припав к ружью, наводчик.

И дело сделано: отпел

Немецкий пулеметчик.

Один отпел, второй поет,

С кустов ссекая ветки.

Громак прицелился — и тот

Подшиблен пулей меткой.

Команда слышится:

— Вперед!

Вперед, скорее, братцы!..

Но тут немецкий миномет

Давай со зла плеваться.

Иван Громак смекает: врешь,

Со страху ты сердитый.

Разрыв! Кусков не соберешь —

Ружье бойца разбито.

Громак в пыли, Громак в дыму,

Налет жесток и долог.

Громак не чуял, как ему

Прожег плечо осколок.

Минутам счет, секундам счет,

Налет притихнул рьяный.

А немцы — вот они — в обход

Позиции Ивана.

Ползут, хотят забрать живьем.

Ползут, скажи на милость,

Отвага тоже: впятером

На одного решились.

Вот — на бросок гранаты враг,

Громак его гранатой,

Вот рядом двое. Что ж Громак?

Громак давай лопатой.

Сошлись, сплелись, пошла возня.

Громак живучий малый.

— Ты думал что? Убил меня?

Смотри, убьешь, пожалуй! —

Схватил он немца, затая

И боль свою, и муки:

— Что? Думал — раненый? А я

Еще имею руки.

Сдавил его одной рукой,

У немца прыть увяла.

А тут еще — один, другой

На помощь. Куча мала.

Лежачий раненый Громак

Под ними землю пашет.

Конец, Громак? И было б так,

Да подоспели наши…

Такая тут взялась жара,

Что передать не в силах.

И впереди уже "ура"

Слыхал Громак с носилок.

Враг отступил в огне, в дыму

Пожаров деревенских…

Но не пришлося самому

Ивану быть в Смоленске.

И как гласит о том молва,

Он не в большой обиде.

Смоленск — Смоленском. А Москва?

Он и Москвы не видел.

Не приходилось, потому…

Опять же горя мало:

Москвы не видел, но ему

Москва салютовала.

Правда, сам Громак о существовании посвящённого ему стихотворения и вправду ничего не