Читать книгу - "Тайная история отечественной внешней разведки - Александр Иванович Колпакиди"

И именно таким был конец шестисерийного телевизионного фильма «Синдикат – 2» (1981 г.). Однако, такой финал существенно искажал смысл и значение оперативной игры ОГПУ, поскольку отступал от исторической правды.

В действительности же, помимо приговора Военной Коллегией Верховного Суда СССР, в зале суда было также оглашено ходатайство суда перед Центральным исполнительным Комитетом (ЦИК) СССР о замене смертного приговора лишением свободы, поскольку подсудимый признал свою вину и заявил о готовности искупить ее перед Советской властью.

Это ходатайство было удовлетворено Президиумом ЦИК и Савинкову была назначена мера наказания в виде 10 лет лишения свободы.

Данный факт, а также опубликованное в советской и зарубежной прессе обращение Савинкова к единомышленникам за рубежом «Почему я признал Советскую власть», в котором он заявлял о своем «идеологическом и политическом разоружении», признании собственной вины за многочисленные преступления, приведшие к гибели многих мирных граждан, и призывал всех своих последователей прекратить борьбу против народа, поскольку эта борьба бесполезна и уже проиграна39.

В опубликованной стенограмме судебного заседания приводился откровенный рассказ Савинкова о заданиях и планах иностранных разведок в отношении СССР (что уже, разумеется, было известно разведке ОГПУ), но в данном случае оглашалось последовательным и непримиримым участником антисоветского движения. И эти факты заставили задуматься многих эмигрантов и их единомышленников в нашей стране40.

«И что вы думаете, – продолжал Б. И. Гудзь, – несмотря на то, что легендированная чекистами организация фактически была раскрыта перед всем миром, всего через год на этом же крючке оказался Сидней Рейли – видный британский разведчик, который после, процесса в Москве, предал анафеме своего «бывшего друга» Савинкова за то, что тот нанес такой сильный удар по контрреволюции своими признаниями и отказался от борьбы.

Контрреволюционеры, эмигрировавшие на Запад, не могли действовать против нас «с воздуха», им нужна была реальная почва, опора в стране, хоть какая-нибудь точка, какая-нибудь зацепка. Учитывая это, такая же «игра» была осуществлена с Рейли в рамках операции «Трест»«.

Борис Игнатьевич не только готовил документы в отношении фигурантов «Треста» С. Рейли и А. П. Кутепова, но и в 1926 г. по заданию В. А. Стырне выезжал под видом журналиста в первую загранкомандировку с разведывательным заданием по маршруту Одесса – Стамбул – Порт– Саид– Яффа – Пирей – Одесса.

Когда же на Лубянку был доставлен сам Сидней Рейли, вспоминал Б. И. Гудзь, «поначалу он держался крайне вызывающе, давая нам понять, что рано или поздно за него вступятся мощные силы Великобритании. Тогда ему сказали: «Господин Рейли, вы уже убиты!». Он удивленно спросил: «Как это понимать?» – A вот так, мы провели инсценировку на границе, что вы при попытке возвращения за границу были убиты. Об этом было официально объявлено ОГПУ. Так что ожидать помощи вам не приходится. Теперь все зависит от вас. Если вы раскроете все, что вам известно относительно английской и американской разведок, замыслов противника, тогда может быть другой разговор. Тогда будем думать, что с вами делать».

Вскоре после этого разговора Рейли написал Ф. Э.Дзержинскому письмо, в котором заявил, что готов раскрыть все известные ему сведения, в частности о подготовке империалистической агрессии против Советского Союза. И сообщил, надо сказать, весьма ценные сведения о коварных замыслах империалистов против нас.

Как негативный момент хотелось бы отметить неоправданную спешку, проявленную под давлением свыше, при приведении в исполнение приговора над Рейли. Его поимка не была использована в полной мере».

Доверялись Борису Игнатьевичу и другие ответственные задания, такие, как арест группы террористов Потехина– Потте.

Тогда же, в конце двадцатых годов, Борис Игнатьевич начал знакомиться с материалами по японской разведке, утвердившейся в Китае (будущей «марионеточной» империи Маньчжоу-Го), под видом японских военных миссий (самые крупные из них дислоцировались в Харбине и Хайларе).

А в 1932 г. он получает ответственное назначение на должность начальника разведки и контрразведки Полномочного Представительства ОГПУ в Восточно– Сибирском крае с центром в Иркутске. «Опыт операций «Трест» и «Синдикат», – вспоминал Борис Игнатьевич уже в конце жизни, – мне удалось использовать в работе в Восточной Сибири, где нам довелось «скрестить оружие» с японской разведкой. Там удалось создать легендированный «канал», по которому японцы, поверив в существование в Чите и Иркутске небольшой подпольной группы во главе с бывшими колчаковскими офицерами, стали направлять сначала антисоветскую литературу, затем оружие, деньги и различные задания.

Это было уже кое– что. Мы завербовали одного бывшего священника41, который настолько загорелся нашим делом, что, будучи посланным в Харбин якобы от контрреволюционной организации, сумел убедить японцев в том, что у «них» в Забайкалье действительно серьезное дело. Но, к сожалению, у них еще мало опыта. Нужны опытные люди, которые возглавили бы это перспективное дело. Игра была на подъеме, но в начале 1935 года мои товарищи (я к тому времени был уже в Японии) получили директиву Центра прекратить эту операцию («Мечтатели» – В. К.), ликвидировать группу террористов и диверсантов, которая пришла по нашему каналу, и на этом дело закончить».

Следует добавить, что 1 августа 1935 г. в Иркутске были осуждены выведенные на территорию СССР диверсанты И. Кобылкин и Е. Переладов. А сам этот эпизод как доказательство агрессивных приготовлений Японии фигурировал на заседаниях Международного военного трибунала для Дальнего Востока («Токийский процесс 1946–1948 гг.»). Наличие подобных планов был вынужден подтвердить и генерал японского Генерального штаба Кандо Масатане. (Содержание плана, конкретные директивы военной разведке касательно различных аспектов разведывательно-подрывной работы против СССР были известны ОГПУ еще в 1931 г.).

Причиной свертывания операции «Мечтатели» являлась часто встающая перед спецслужбами дилемма: с одной стороны, вести игру с противником – значит давать разведывательную информацию японцам. Но дезинформация предполагает передачу какой– то доли достоверной информации. Новые руководители в Центре рассуждали так: «А вдруг того, кто дает дезинформацию, обвинят в сознательной передаче ценной информации противнику?» Таким образом, проявилась перестраховка, боязнь ответственности.

Обстановка в Москве, в Центре уже характеризовалась полным отсутствием доверия друг к другу. Никто не знал, что завтра с ним произойдет. Таким образом, эта интересная и очень эффективная работа была прекращена на полдороге. А дальнейший расчет у нас был такой: зная установку японской разведки в случае необходимости в качестве разведчиков посылать в СССР нелегально офицеров Генштаба, мы хотели так повести нашу операцию в этом направлении, чтобы поймать именно японских разведчиков– генштабистов».

В определенном смысле, на перспективы этой операции повлияла и смена руководства ИНО в Москве: Артузов, который одобрительно относился к этой операции, в мае 1934 г. был назначен «по совместительству» заместителем