Читать книгу - "Не спешите нас хоронить - Раян Фарукшин"

Тупыми глазами осматривая труп снова и снова, определяя всё новые и новые детали его смерти, вдруг пугаюсь, что это я сам. В моём домашнем зеркале. Я — труп!

Чёрт, если я немедленно не выберусь отсюда, так со мной точно и станет, я стану им, холодным, безразличным, ничейным трупом! Меня накроет миной, порвёт пополам и засыплет щебнем, а мама получит от военкома письмо, что сын её пропал без вести или хуже того, дезертировал, стал СОЧником, предателем, изменником Родины. Для неё, бывшего советского гражданина и патриота, это станет шоком, последней каплей. Она так и не знает, что я на войне. Она сейчас сидит дома, пьёт чай с вишнёвым вареньем и смотрит новости по нашему старому чёрно-белому телеку. Сидит и думает, что не повезло матерям, дети которых воюют в Грозном, и что так хорошо, что её улымка сейчас на учениях в Свердловске. Она пьёт чай, смотрит на меня по телевизору, и думает, что меня там нет! Кто-то стучит в дверь. Выглянув в окно и увидев ветхий УАЗик председателя колхоза у нашей калитки, мама удивляется, что он подъехал так рано. Его, обычно, и днём с огнём не сыщешь, а тут, пожаловал! «Наверно, телята приболели, придётся пораньше пойти на ферму, подкормить», — думает она. Не ожидая подвоха, уверенно открывает дверь: «Проходите». Едва ступив на порог, пряча глаза и стараясь не дышать, седой приземистый председатель суетливо протягивает ей сырую измятую бумажку с большой прямоугольной печатью в левом верхнем углу. «Извини меня», — шепчет он и, спотыкаясь на каждой ступени крыльца, спешит вниз. «Чего он, опять перепил что-ли», — мама, чтобы не разбудить отца, не включает свет, а надевает очки, подходит к телеку и пытается читать при его тусклом мерцании. «Аллах!» — вдруг кричит она, роняет бумажку, хватается за голову и медленно сползает вдоль стены на ковёр. Из спальни, громко топая, выбегает отец. Он наклоняется к маме, кладёт свою большую тёплую ладонь ей на лоб. Она открывает глаза и указывает на бумажку. Отец осторожно поднимает маму, помогает ей прилечь на диван, садиться рядом на пол и начинает читать…

— Усман, ща жарко будет, гасись! — кричит кто-то из-за стены. В проём забора вставляют пяток стволов калашей и открывают массированный огонь по дому и постройкам. Несколько бойцов палят навесом из подствольников. Поставив РПК на забор сверху, Сосед бьёт длинными и орёт матом. Ему помогают остальные. Их пули и гранаты быстро перекраивают красивый фасад в решето. Крошки стекла, кирпичей, раствора и цемента рикошетят фейерверком. Ветки садовых деревьев срезает невидимой рукой осколков, оставляя тонкие стволы уродливо-голыми. В нескольких местах проваливается крыша. Внутри что-то взрывается. Чёрные клубы дыма встают столбом и загораживают чистое морозное небо. Я немею от страха и теряю способность двигаться. Меня разбивает паралич.

— Беги! Давай! Быстро!

Повтора спектакля не жду. Выпрыгиваю из воронки и бегу назад к забору. На автопилоте: без мыслей и без цели, забыв о недавнем приступе отчаяния и страха.

Подминая под себя тяжёлые железные ворота, будто они игрушечные картонные, во двор вкатывает БТР. Развернув башню, мне дают возможность нырнуть в дыру, в крепкие руки друзей. Потом КПВТ колотит не умолкая. Пули крошат кирпич и керамзит в порошок, дырявят стену насквозь, рыхлят у фундамента грунт.

Откинув боковой люк, из бэтра горохом сыплются бойцы. Трое из них, в чёрных бушлатах и чёрных шапках, выбегают из-за коробочки, одновременно припадают на колено и выпускают из своих тубусов рой «Мух». Люди пригибаются, притихают и ждут развязки. И они, и мы, и дух-пулемётчик — ждём. Считаем секунды до окончания его жизни. Ду-уух! Взрыв получается обалденно красивым. Фонтан кирпичей струёй устремляется вверх и угрожает засыпать нас всех, но мы, впав в экстаз близкой победы, не обращаем на это внимания, и возобновляем огонь.

— Хватит, прекратить огонь! Прекратить! — кричит мужик в драной афганке, но его никто не слышит. Все слишком увлечены, что бы кого-то слушать и слышать.

Слева, из-за угла забора, появляется долговязый боец в чёрной потёртой шинели с разорванными рукавами. Неуклюже взобравшись на плечи таких же шинельных товарищей, боец высовывается над забором по плечи, и стреляет из «Шмеля». И сам, в след за стреляным тубусом, летит спиной на землю.

Ду-ду-ух! Такого я ещё не видел! Грохнуло, как атомный взрыв!

Дом раскололся надвое, и наполовину сложившись, рухнул, как карточный. Стрелять из «Шмеля» по цели, до которой не более ста метров, совсем шизанутым надо быть.

— Долбанись… — шепчу я, улыбаясь, — долбанись, сука!

Круша препятствия, проехав насквозь ряд сараев и летних кухонь, к бэтэру подкатывает танк. Т-72 с намалёванной наспех красной звездой на башне. КПВТ бэтра умолкает, движки глохнут. Откидываются задние люки, оттуда валит синий дым стреляных гильз. Танкисты, приняв молчание бэтра за предложение пострелять самим, выстреливают из пушки. Прямой наводкой. С пятидесяти метров. Танк, как живой, подпрыгивает на месте, из ствола вырывается сноп пламени и чуть не поджаривает бэтээрщиков. Весело!

Момент попадания снаряда в дом чудовищно красив. Столб стройматериалов метров на десять вверх, кирпичная стена, рассыпающаяся на весь двор, искры и фиолетовые разводы на небе, и мы, мордами вниз. Война — это красиво!

А танк, как заправский Мавр, сделав своё дело, развернулся и покатил дальше.

Из БТРа вылезли механ и стрелок. Вытирая свои черномазые рожи жёсткими промасленными рукавами, они подходят к нам, и, как ни в чём ни бывало, просят закурить.

Свист пальбы резко стихает, и неожиданно, обрывается совсем, но я этого не слышу, гул в ушах заглушает звуки, а улыбка Соседа во всю рожу, загораживает всю солнечную систему. Я поднимаюсь на ноги, во весь рост, но меня мотает, как корабль во время восьмибального шторма, и я сажусь на колени, прикрываю глаза и, слегка покачиваясь, улыбаюсь. Мне становится смешно, просто смотрю на чумазого Соседа и улыбаюсь. У меня сегодня день рождения.

Наши пацаны облепили уцелевшие фрагменты стен дома, как червяки спелое яблоко. Офицер, строевым шагом подойдя к месту нашей очередной блестящей победы, громко декламирует официальный стих о добровольной сдаче членов бандгрупп представителям государственной власти и даёт последним десять секунд на размышление. Мёртвые боевики отвечают упорным молчанием, и пацаны, предварительно метнув гранаты доверия в останки дома, входят, сквозь огромные дыры в стенах, внутрь. Выйдя оттуда ровно через одну минуту, пацаны машут нам: «Пригнитесь!» и, отбежав порядочное расстояние, сам падают на землю. Гремит очередной взрыв. Мой день рождения отмечаем!

Уходя, оглядываюсь. Час назад тут был прекрасный особняк, а сейчас осталась только груда кирпича и основание фундамента. Война, однако!

Небо темнеет, и, кажется, на сегодня наша война закончилась…

Я, Сосед, и непутёвый контрактник Ча-Ча в синей трофейной спортивке, заходили в подъезд трёхэтажки, когда услышали чей-то голос сверху:

— Эй, братва! Там в подвале не ваш пацанёнок сидит? Контуженный какой-то!

— Наши все с нами, — устало огрызнулся я, — и по подвалам не шляются!