Читать книгу - "Хивинские походы русской армии - Михаил Терентьев"

Потом ему поднесли череп барана, уверяя, что это голова дикого осла, найденная на древнем поле сражения… Взял ли Леман череп в свою коллекцию, Даль не говорит.

На конницу возложено в случае надобности высылать застрельщиков на подкрепление пехоты. Конные часовые (при внутренних рядах тюков) во время тревоги должны были оцеплять место, где расположены киргизы и их верблюды.

Это построение, столь замысловатое и красивое на чертежи, казалось весьма удобным на бумаге — не таково оно было в действительности: для соблюдения строя требовалось, чтобы все верблюды трогались враз, и потому навьюченным приходилось лежать и ждать остальных, тогда как при обыкновенных караванах, даже и в несколько ниток (или рядов), готовые не ждут, а идут вперед, приходя ранее и на привал. Еще такое построение понятно в виду неприятеля, а за 1000 верст от него не стоило тратить столько времени и труда на то только, чтобы караван шел «боевым порядком». Что касается нападений наших степных хищников, то они были положительно немыслимы ввиду принятых мер, т. е. охранительных отрядов и промежуточных укреплений.

6 декабря был мороз более, нежели в 32 °Р (ртуть в термометрах замерзала). Отряд дневал на Биш-Тамаке и торжественно отпраздновал тезоименитство императора Николая.

По тогдашней военной форме люди должны были явиться на парад чисто выбритыми, с выкрашенными или, вернее, намазанными черной мазью (из сала и сажи) волосами и усами. Люди переносили немало страданий, бреясь на морозе и потом отмывая свою помаду!

Ввиду жестокого мороза и сильного северо-восточного ветра богослужение ограничено было кратким молебном. Начальники колонн отправились к Перовскому и доложили ему, что за отсутствием топлива и неимения, почти месяц, горячей пищи, войска находятся на краю гибели… Перовский разрешил отдать войскам на топливо лодки и дроги, на которых они везлись, отдать также канаты, предназначенные для флотилии, запасные веревки, запасные кули — словом, все, что может гореть. Но этого хватило только на несколько дней, а затем было объявлено, чтобы люди сами вырубали топорами из мерзлой земли корни растений, так как больше им давать нечего! Лучше всего горели осмоленные лодки и канаты.

Главная колонна 7 декабря двинулась с Биш-Тамака при 30° мороза около 10 часов утра. Снег, затвердевший от стужи, хрустел под ногами; взору не представлялись более кусты тальника: вдали виднелись только белоснежные вершины холмов, ярко освещенные солнцем. Едва колонна отошла 7, 5 или 8 верст, задул северо-восточный ветер, поднявший тучи снеговой пыли, и быстро перешел в буран.

За тучами снега, которые неслись по степи и покрыли все небо, нельзя было различать предметов и за 20 шагов. К счастью, ветер дул не совершенно прямо в лицо: иначе при такой стуже перезнобился бы весь отряд. Сила бури была так велика, что нельзя было дышать, стоя против ветра, потому что захватывало дыхание; холод проникал до костей. Лошади и верблюды отворачивались от ветра, сбились в кучи и жались одни к другим. Порядка при движении невозможно было соблюсти. Чтобы не растеряться в этом снежном тумане, колонна немедленно стянулась и стала лагерем.

Войска мигом разгребли снег для постановки кибиток, поставили их входом от ветра и пригребли к кибиткам снегу, чтобы не поддувало под низ. Буран бушевал всю ночь и притих только на другой день в три часа пополудни.

После этого бурана снегу в степи заметно прибавилось, и тут-то пришлось отряду почувствовать всю тягость степного зимнего похода, особенно при переходе оврагов и лощин, занесенных снегом.

В особенности плохо приходилось пешим: по пояс в снегу, они едва пробивались вперед (это весьма характерно называлось: пахать снег). Если кто и тянулся по следам верблюда, то все равно должен был беспрестанно сворачивать с дороги, чтобы обойти упавшего верблюда, поднять свалившийся вьюк, привязать отвязавшуюся веревку бурундука и проч.

Во время движения караванов, чтобы верблюды не отставали, киргизы обыкновенно прицепляют их одного к другому при помощи веревок, привязанных к бурундукам (палочка, продетая сквозь нос). Притом прицепляют так хитро, что при несколько усиленном натягивании веревка сама собою отцепляется, так что если верблюд начинал отставать, то, чувствуя в носу легкую боль, ускорял шаг; если же случалось ему споткнуться и упасть, то веревка сама отцеплялась от седла переднего верблюда и нос падающего оставался цел.

Но наши солдаты не умели к этому приноровиться, и, чтоб верблюд не отцеплялся, они привязывали его к предыдущему так крепко, что если верблюду случалось упасть, то нос его был уже перерван, если веревка случайно не отрывалась сама.

Бураны случались все чаще и чаще, сугробы снегу еще более затрудняли движение. В особенности затрудняли отряд лазаретные фуры и полевые орудия, колеса которых глубоко врезывались в снег.

Для орудий поэтому устроены были полозья со станком такой вышины, что в случае надобности можно было опять надеть колеса и, отвязав лафет от полозьев и подняв хобот, отодвинуть орудие от станка полозьев, так что через четверть часа оно могло быть готово к бою.

Наконец, после трудного перехода долиной р. Эмбы, по которой, по причине глубокого снега, пришлось идти только в 6 или 8 рядов, отряд 19 декабря прибыл благополучно к Эмбенскому укреплению, где уже застал отряд полковника Бизянова, прибывший с нижнеуральской линии еще 9 декабря. Здесь многострадальный отряд с особым удовольствием лакомился печеным черным хлебом, а солдаты по очереди ходили два раза в день на обед и ужин в теплые землянки, где и отогревались дважды в день. Верблюды стали получать здесь сено и бурьян вдоволь, лошади — по 10 фунтов и 4 гарнца овса. Всем казалось, что не будь этого укрепления с горячей пищей и возможности по временам согреться каждому чину отряда — никто бы из похода не вернулся…

До Эмбенского укрепления всего от Оренбурга 472 версты, отряд шел 32 дня, и на всем этом пути замерзших не было, но поверхностных ознобов лица, рук и ног было уже немало. Без буранов было только 15 дней.

Что касается до больных, то нам нельзя было употребить ни лежалок, ни кресел, потому что больные, при сильных морозах и буранах, переморозились бы все на одном переходе. Оставалось одно средство: сделать для больных род коек, длиною до двух аршин, наполнить их сеном или шерстью и, обтянув войлоком, класть в них больных, закутавши как можно лучше.

Придумал эти койки известный писатель, а вместе и доктор Даль, взятый в поход в качестве чиновника особых поручений. Коек таких устроено было около сотни, да по приходе на Эмбу построено 62, так что к Ак-Булаку выступили уже со 162 койками, на 81 верблюде. В таких койках лежать было не только неудобно и беспокойно, но прямо пытка. Пока человека укладывают на месте да закутывают — ничего, а как подняли верблюда — все пропало. Верблюдов под больных выбирали самых надежных и навьючивали по две койки. Для ближайшего присмотра и ухода за больными, как на месте, так и во время движения, нужен был человек, который бы соединил в себе самоотвержение и неутомимость с искренним человеколюбием. Такой человек и нашелся: это был известный наш путешественник, отставной ротмистр Чихачев, получивший дозволение следовать с отрядом до Хивы, откуда он хотел отправиться на верховья Аму и Сыра.