Читать книгу - "Ухожу на задание… - Владимир Дмитриевич Успенский"

с чуть скошенными назад мачтами. Стремительность, скорость — вот что воплотили создатели корабля в его конструкции. Казалось, сорвется он сейчас со стальных швартовов и ринется к выходу из бухты в ту сторону, куда направлен был его острый форштевень.

Взгляд скользнул по боевой рубке, по стволам орудий, проследил, куда спускаются антенны.

На корме — большие медные буквы, до слепящего блеска начищенные заботливой умелой рукой.

— «Вьюга», — вслух прочитал я.

Спустился по наклонному трапу на светлую, выдраенную

с соляром палубу и чуть не упал — разъехались ноги. Как же ходить здесь во время качки?

Вахтенный у трапа, здоровенный матрос, краснощекий и рыжий, сказал насмешливо:

— Осторожней ты, корова па льду!

— Ладно, без сопливых обойдемся.

— Меньше пены, салага! — прикрикнул вахтенный.

Он был постарше меня, но я не ответил ему. Салага — она рыба мелкая.

Навстречу мне шел вызванный дежурный офицер. Я вытянулся и вскинул ладонь к бескозырке.

С моим приходом радистов на корабле стало пятеро. Трое несли вахту в радиорубке дальней связи. А меня по традиции определили в автосигнальное отделение к старшине 2-й статьи Федору Гребенщикову. В этом отделении начинали службу все молодые радисты «Вьюги».

Заведование наше оказалось довольно обширным. В штурманской рубке стояла на пружинных амортизаторах маленькая ультракоротковолновая радиостанция типа

«Рейд». За переборкой, в соседнем помещении, находилась аппаратура боевой трансляции, так называемый узел «В». Имелась у нас и переносная коротковолновая станция РБМ для высадки па берег.

Мы должны были следить за состоянием аккумуляторов, за сохранностью радиотрансляционной сети. Кроме того, в мои обязанности входило обслуживание агрегатной, где сосредоточены были умформеры и динамо-машины, питавшие все корабельные радиоустановки.

— В море будете нести вахту на ультракоротких волнах, — сухо сказал Гребенщиков. — В базе занятая по специальности, корабельные наряды и работы по общему расписанию.

Гребенщикову в то время перевалило за двадцать пять, и мне он казался человеком, умудренным жизнью. Говорил старшина мало, голос звучал резко. На худощавом лице почти никогда не появлялась улыбка. Пальцы длинные, тонкие, чуткие, какие бывают у прирожденных музыкантов. С такими пальцами хорошо работать на радиотелеграфном ключе. Одевался Гребенщиков аккуратно. Даже рабочее платье сидело на нем красиво и ловко.

С утра он стал знакомить меня с кораблем. Начала мы с форштевня и прошли до самой кормы, заглядывая во все рубки, спускаясь во все отсеки и помещения. Паша «экскурсия» продолжалась часа четыре. Я, хоть и не считал себя бестолковым, не смог запомнить всего. Три кубрика для команды, два котельных отделения, две машины, трюмы, цистерны, люки — разве тут разберешься сразу?!

— Обратите внимание на вооружение, — говорил старшина, — два стодвухмиллиметровых орудия, автоматические пушки, эрликон, крупнокалиберные пулеметы, торпедный аппарат, противолодочные бомбометы. Корабли нашего типа являются в какой-то степени универсальными. — В голосе Гребенщикова звучали горделивые нотки. — Мы несем дозорную службу, можем вести морской бой, оказывать артиллерийскую поддержку наземным войскам, бороться с самолетами и даже торпедировать противника. Можем ставить мины: для этого есть специальные приспособления. Можем заменять тральщики.

В общем, лихой кораблик! Меня просто поражало, как это инженеры и рабочие умудрились разместить на столь небольшом пространстве разнообразное вооружение, множество механизмов, сложную аппаратуру. В кубриках, правда было тесно, на ночь моряки располагались двумя ярусами: большинство внизу, на рундуках, впокат, один к одному. Лишь старшины и матросы постарше отдыхали па стационарных койках. Но теснота образовалась не по вине конструкторов. Корабль был перенаселен. Он находился в строю уже более десяти лет. За это время появилась новая аппаратура, новые приборы. На сторожевике выделили место для радиолокационного и гидроакустического оборудования. А поскольку прибавилось техники, прибавилось и людей, обслуживающих ее…

На первый взгляд казалось, что такой корабль с узким и длинным корпусом будет плохо держаться на волне. Поднимет его волна посередине — он и переломится.

Но Гребенщиков только усмехнулся, когда я высказал это предположение.

— Ходим в любую погоду, — ответил он. — Штормы бывают сильные. И ничего.

Я успел заметить, что Гребенщиков говорит о корабле только хорошее, и мне хотелось верить ему. В душе я уже радовался, что попал служить не куда-нибудь, а в дивизион, который моряки уважительно называли «дивизионом плохой погоды». В этом названии крылся двойной смысл. С одной стороны, подразумевалось, что сторожевики ходят в море и в бурю, и в туман, и о снегопад — когда угодно. А с другой — то, что сами корабли носили очень характерные наименования: «Вьюга» и «Метель». Третий корабль дивизиона — «Молния» — стоял в капитальном ремонте.

Однако мне сразу пришлось убедиться, что служить в «дивизионе плохой погоды» дело не только почетное, но и трудное. Едва кончился мертвый час, во всех помещениях залились колокола громкого боя. раздались трели боцманских дудок. Прозвучала команда:

— Корабль к бою и походу изготовить!

У меня, как это бывает, наверно, с каждым новичком, сжалось сердце: первый поход в море, каким-то он будет? Поднялся на палубу. В мачтах посвистывал ветер. По небу бежали низкие облака. Вода бухты, покрытая рябью, была серой и неприветливой.

Краснофлотцы привычно, быстро делали каждый свое: одни снимали чехлы с орудий, другие возились около лебедки. третьи проверяли механизмы. Корпус корабля начал тихонько подрагивать — проворачивали машины.

Я сел на широкий удобный диван возле маленького столика в штурманской рубке. Проверил ультракоротковолновую станцию, приготовил вахтенный журнал, бланки радиограмм. Принялся было затачивать карандаши, по тут появился Гребенщиков и приказал идти в радиорубку. «Вероятно, буду подвахтенным, дадут параллельные телефоны», — решил я.

В рубке дальней связи никого не оказалось. Возле радиоприемника стояла глубокая миска, наполненная рассыпчатой рисовой кашей, редкостной по тем временам.

— Ешьте! — усмехнулся Гребенщиков. — До самого дна. С полным желудком легче качку переносить. Вот чайник и кружка. Я вернусь через десять минут.

Ничего не поделаешь — пришлось есть. Занятие это оказалось приятным — рисовой каши я не пробовал с до-военных лет. Но миска все-таки была очень велика, одолел я ее с большим трудом, запивая чаем и отдуваясь…

Гребенщиков принес брезентовые рукавицы и железную щетку. Предложил одеться потеплее и повел на полубак, где находился кранец с аккумуляторами.

— Считайте краску, а особенно тщательно — ржавчину. Вернемся из похода — покроем суриком.

Было немного обидно, что меня не допустили до вахты. Но в общем-то я воспринял приказание старшины как должное, не зная еще, что во время похода такие работы не производятся.

Корабль между тем снялся с якоря и двинулся к выходу из Золотого Рога. В проливе Босфор Восточный «Вьюгу» начало покачивать. Ветер гнал навстречу туман. Справа угадывались знакомые очертания Русского острова. Слева, сквозь белесую дымку,